Мы охотно делим искусство на «высокое» и «низкое»: литературу - на «прозу» и «беллетристику», кинематограф - на «проблемный» и «коммерческий», забывая, что «низкое» искусство не просто «опиум для народа». Оно выражает распространенные воззрения, предрассудки и самый дух своего времени в наиболее упрощенном, но зато и в наиболее обобщенном виде.
Современный западный кинематограф - это поиски таких художников, как Феллини и Антониони, как Бергман и Ален Рене, высказавших на экране все смятение и отчаяние, «бездны» и надежды современного человека. Но Джеймс Бонд - это его фольклор.
Хотя титры «Доктора Но» или «Голдфингера» занимают немалый метраж, хотя в них обозначены имена продюсеров (Зальцман и Брокколи), хотя указан литературный первоисточник (одноименные романы Иэна Флеминга), хотя значатся фамилии режиссеров (Теренса Юнга в одном случае и Гая Гамильтона в другом), хотя артист Шон Коннери получает баснословные гонорары за образцовые поцелуи и шикарные драки, - Бонд нечто большее, чем простая сумма сложения их индивидуальных усилий. Она возведена в квадрат зрительским восприятием. Ибо Бонд - столько же создание своего зрителя, сколь и своих создателей. Он тень, отброшенная на экран из зала, цветная, широкоэкранная проекция тайных помыслов и явных соблазнов...
Ну, конечно, далеко не все, заплатившие за билет, выходят из зала поклонниками Бонда. Бонда презирают. Бонда разоблачают. Над Бондом смеются. Английские студенты сочинили остроумную и ядовитую пародию на него. По соседству с кинотеатрами, где идет последний боевик с агентом 007, прокатывается комедийная перелицовка Бонда. Даже западная буржуазная пресса в связи с его именем употребляет слово «фашизм» (сошлюсь для примера на статью в № 10 журнала «Films and filming» за 1965 год). Книжка с достаточно раздетой секс-бомбой Урсулой Андрес на обложке энергично .предупреждает: «Только для любителей Бонда!» Только...
Все это так, но все это не снимает «проблемы Бонда». А проблема эта шире, чем успех пяти даже широко разрекламированных боевиков. Фильмы сходят с экрана - проблема остается.
Бондовский бум охватил не только область ширпотреба. Существует целая литература - критическая, социологическая, психологическая, - рассматривающая разные аспекты феномена Бонда. «Досье Джеймса Бонда», «К черту Джеймса Бонда!», «Казус Джеймса Бонда» - лишь небольшая часть «бондологии».
Продается, конечно, и водка 007 с привязанным к горлышку пистолетом, и запонки 007, и саквояж 007, и детский игрушечный набор 007 (все для убийства!), и многое еще другое.
Можно купить и учебное пособие «Как стать Джеймсом Бондом» с перечнем соответствующих упражнений.
Но в то же время вполне серьезные киножурналы посвящают ему вполне серьезные статьи.
Отнюдь не только так называемый «средний зритель» (стыдливый синоним обывателя), но и так называемая «элита» (синоним интеллектуального сноба) отдают дань Бонду. Ошибаются те, кто думает, что Бонд - это просто попавший «в случай» фаворит киномоды: Бонд - это тип времени и знамение времени.
Все чаще на смену детективному роману приходит роман преступлений. То, что в Америке называется «gabblers», - не что иное, как серия эпизодов насилия. Я нахожу это очень скучным!
Агата Кристи, «Литературная газета», 1966, 10 марта.
Кажется, во все времена детективный жанр был самым читаемым, а его герой - популярным. Наше время в этом смысле не составляет исключения. На фоне довольно очевидного охлаждения читающей публики к художественным вымыслам детектив сохраняет свои позиции и расширяет свою аудиторию. Даже «серьезный» зритель на Западе ныне охотно отдает дань этому «несерьезному» жанру. Статистику можно почерпнуть с пестрой обложки любого детектива.
Микки Спилэйн, «Мой пистолет не ждет».
«Продано 3 500 000 экземпляров!»
«Отличное чтение для миллионов!»
«Романы этого автора разошлись тиражом в 25 миллионов экземпляров только в издании “Sighnet”!»
Иэн Флеминг, «Из России с любовью!»
Около 2000 000 экземпляров продано только издательством «Pan»!
Количество нулей - даже с поправкой на рекламу - .всегда указывает на порядок миллионов. И это в момент, когда IV теснит не только книгу, но даже экран!
Значит, детектив выполняет какую-то очень важную для читателя функцию. Какую же?
Иначе говоря, каков простейший механизм взаимоотношений так называемого «среднего» читателя или зрителя е искусством?
«Бонд возник как продолжение Флеминга, как воплощенная мечта, с помощью которой Флеминг мог вести более увлекательную жизнь, чем это удавалось в действительности», - замечает критик в «London Magazine».
Пирсон - автор беллетризованной биографии Флеминга - объясняет успех Джеймса Бонда именно полнотой идентификации автора со своим героем. Кингсли Эмис4 возражает, что это обстоятельство еще ровным счетом ничего не объясняет.
Быть может. Зато возможность подобной идентификации со стороны читателя или - еще лучше - зрителя объясняет очень и очень многое.
Тот, кто видел шедший у нас несколько лет назад реалистический фильм Педди Чаевского и Манкевича «Марти», может вспомнить, как «средние американцы» в свободное время опьяняются романами вышеупомянутого Микки Спилэйна в вышеупомянутом дешевом издании ***. Оказывается, это средство более возбуждающее, нежели виски, традиционно разбавленное содовой в дешевых барах, и более удовлетворяющее, чем потная толкотня в дешевых дансингах. Мелкие лавочники, средние служащие, в меру трусливые и в меру развязные, упиваются бесшабашной жестокостью знаменитого сыщика Майка Хаммера, завидуют легкости, с какой враги падают под его пулями, а женщины - ему на шею. Поглощая страницу за страницей, они переживают восторг и сладкий ужас ночных погонь, отчаянных перестрелок, запретных объятий, которых им в их унылой и однообразной жизни не дано пережить.
Тема Микки Спилэйна проходит лейтмотивом через всю картину «Марти» - правдивую картину повседневности - как символ обывательского томления.
Впрочем, «пользующийся наибольшим спросом уголовный писатель» сам учитывает свою роль торговца наркотиками и даже выступает в роли философа жанра.
С некоторой бравадой одни из своих романов он начинает так: «Когда вы сидите у камина, в удобном кресле - думаете ли вы когда-нибудь о том, что происходит снаружи? Едва ли. Вы покупаете книжку и читаете о разных там материях, получая пинки, предназначенные другому, от людей и обстоятельств, которые вовсе не существуют.
...Вы читаете о жизни снаружи, думая, как было бы занятно, если бы все это случилось с вами, или, на худой конец, как было бы занятно хотя бы взглянуть на это.
Так, между прочим, поступали древние римляне - они приправляли свою жизнь действием, когда, сидя в Колизее и любуясь, как дикие звери терзают людей, упивались зрелищем крови и ужаса.
...О, конечно, тут есть на что поглазеть. Жизнь через замочную скважину!
Завтра вечером вы отыщете другую книгу, забыв, что было в предыдущей, и снова будете жить только воображением. Но помните: снаружи кое-что случается. Каждый день и каждую ночь; и по сравнению с этим развлечения римлян кажутся школьным пикником. Это случается под носом у вас, но вы об этом никогда не узнаете.
...Но я не вы, и следить за всем этим - моя работа. Эго не так уж приятно, ибо видишь людей такими, каковы они есть. И никакого Колизея - ведь город куда большая и более многолюдная арена...
И нужно быть быстрым и мочь - иначе будешь побежден, и если можешь убить первым - не важно кого и как, - тогда только уцелеешь и вернешься в удобное кресло к уютному огню. Но надо быть быстрым. И мочь. Иначе смерть...»5.
Таким образом, страсть к детективу в первом приближении - это попытка компенсировать обывательский комплекс неполноценности (если дело, разумеется, идет не о явлении возрастном, не о естественном юношеском романтизме). Это желание вообразить невозможное возможным. Недаром девиз Флеминга был:
«Возможное - это не то, что вы можете сделать, а то, что вы хотели бы».