Аристотель
Кто станет спорить, что самым трагическим зрелищем на нашей памяти - вот именно зрелищем, а не событием - были убийство и похороны президента Кеннеди, а самым фантастическим и волнующим - выход первого человека в космос и высадка на планете Луна?
Ну, разумеется, будь телевизионная трубка и прочие средства массовой коммуникации изобретены раньше, убийство на заседании сената Юлия Цезаря, который, увидев поднятый кинжал Брута, накрыл голову плащом и подчинился судьбе, стало бы зрелищем не менее историческим.
Это не означает, что Шекспир с его знаменитым «И ты, о Брут!» не нужен. с)то просто фрагмент действительности, самотипизирующейся без посредничества искусства, но при посредстве mass media.
Убийство Авраама Линкольна Бутом в театральной ложе было как бы прообразом будущего зрелища, жизни.
Однако вмешательство техники имеет с событием не только прямую, но и обратную связь и странным образом изменяет самое действительность. Кто может подсчитать, какую «цепь ужасных предприятий» породила сама размноженность смерти президента на миллионах телеэкранов и миллионными печатными тиражами?
Представление античной трагедии было когда-то общенародным зрелищем, на которое собирались от мала до велика.
В наше время античную орхестру можно представить в виде телевизионного экрана или страницы иллюстрированного журнала, где протагонистами по очереди выступают президенты и их убийцы, космонавты, спортсмены, звезды кино и музыкальные идолы молодежи, политические лидеры, величества и высочества финансовых династий и еще уцелевших королевских фамилий - все, кого на минуту или на годы возносит на эту блистательную и гибельную арену могущественное божество Сенсации.
Ее имя не значится ни в одном из известных нам пантеонов богов, наверное, лишь потому, что ежедневная газета была открыта человечеством после религии. Но сегодня этой капризной богине воздвигают по всей земле больше храмов, чем любому из пророков и учителей жизни. Ибо экран телевизора, страница иллюстрированного еженедельника, передача новостей по радио - эти малопочтенные mass media - приняли на себя извечную работу древних Парок.
Средства массовых коммуникаций вызывают естественное, быть может, пренебрежение интеллектуальной элиты. И, однако, никто их не минует. Это та книга жизни, где аристотелевские «перипетии» и «узнавания» ждут вас на каждой странице, а заглянуть в конец не дано никому, ибо ее пишет сама судьба.
И древнее слово «рок» возникает на глянцевитых страницах популярных изданий, соседствуя с рекламой сигарет «Астор», мужского одеколона «Ярдли» и синтетической ткани «тревира»: рок семьи Кеннеди...
Торжество документальности над вымыслом? О да, потому что кто ж из романистов сочинил бы такое! Покушения и вообще-то удаются не часто, но чтобы вот так просто, из винтовки, откуда-то из окна склада - и наповал? И чуть ли не на экране телевизора, как Агамемнона рядом с орхестрой? А через несколько дней уже прямо на экране убийцу? И тоже без промаха? Невероятно!
И совсем уж неправдоподобное совпадение - через несколько лет - второго брата, казалось, обреченного, успеху и славе. И если не наповал, то насмерть, и если не прямо на экране, то вот он - на обложке журнала, перечеркнув ее своим упавшим навзничь телом, с той же фамильной прядью на лбу, до галлюцинации напоминающий президента, уже не просто кандидат в президенты, но родовая трагическая маска - Кеннеди...
Документальность?
Да. Но еще мифология. Ибо где-то там, за канвой фактов, воскрешающих грозные очертания античного рока, есть ведь просто люди - со своими болезнями, семейными дрязгами, маленькими тщеславиями, расчетами, горестями и радостями, входящие в легенду прямо на глазах, не сняв будничных пиджаков, но уже навсегда скрыв лицо за резонирующей на весь мир трагической маской. Уже неотвратимо приподнятые на исторические котурны...
Когда-то Мериме мечтал написать историю в анекдотах. Он написал роман «Хроника времен Карла IX». Даже Стендаль, этот прирожденный документалист, вмонтировал отчет о наполеоновских сражениях в романную форму. Время само и безошибочно отбирает свои жанры. Нет жанра в наши дни более презираемого, но втайне и въяве более популярного, вожделенного, значимого, нежели роман самой жизни - эта бесконечная нить, которую прядут современные Мойры, богини судьбы, из номера в номер еженедельников и газет среди хаоса рекламы, криминальных романов, сексуальных проблем и голого тела. Реализованная мечта Мериме: фрагменты истории при вспышках сенсации...
Здесь меня начинают раздражать парадоксы и оксюмороны собственного стиля. Говорят, стиль - это человек. Но это еще и предмет.
Вот сейчас я напишу: род Кеннеди - рок Кеннеди. И поставлю многоточие... Это высокопарно и поддается вымарыванию. Но в следующей же фразе неудержимо продолжится та же система стилистических смещений: история рода Кеннеди - современная Орестея, развертывающаяся перед читателем в формах комикса...
Литератору естественно подыскивать нужные слова. И так же естественно испытывать враждебность к написанному. Проклятие стиля не только проклятие собственной неумелости. Это проклятие жизни на переломе, неуловимой для пера и протекающей где-то между непреложностью факта и непререкаемостью мифа.
Сенсация - мгновенная вольтова дуга между документом и апокрифом.
...Так снова возникает фраза и сами собой выстраиваются в ряд: трагедия - комикс, Клитемнестра - Микки-Маус, Эринии - репортеры. Простые, промежуточные домашние слова куда-то утекают, сжимая фразу до афоризма, до определения в тщетной попытке как-то пригвоздить к странице самотипизирующуюся действительность...
Трагедии вращаются в кругу немногих родов.
Аристотель
Миф может быть неправдоподобен, даже невероятен, но он всегда типичен. Что-то вроде «архетипа» на современном научном жаргоне. Миф вмещает развертывание фабулы в пространстве рода и во времени смены поколений: таковы история Эдипа и Антигоны, Агамемнона и Ореста. Но он имеет общенародный и даже общечеловеческий смысл.
История рода Кеннеди - один из самых типических мифов нашего времени. Один из, но не единственный, может быть, даже не самый.
Муссолини был повешен за ноги рядом со своей любовницей Кларой Петаччи. По миф дуче и великой Италии на этом не прекратился. Происходит как бы обратное развертывание фабулы, не лишенное черт фарса, но от этого не менее зловещее: восьмидесятилетняя вдова дуче, которой он без стеснения изменял при жизни, открыла на его родине в Predappio ресторанчик, где собираются - отнюдь не старые - поклонники этого культа. Сапоги, в которых некогда был повешен диктатор, стоят как священная реликвия в мавзолее, построенном на его могиле, куда летом стекается до двадцати тысяч человек в день.
Это вовсе не обязательно фашисты, и речь в данном случае не об аккумулировании тоталитаристских настроений в обществе - они достаточно очевидны и без сапог Муссолини и отнюдь не только в Италии. Речь не о политике - это другая статья. Речь о мифе.
Дело в том, что современная мифология не прихоть редакторов и мощных теле- и радиокомпаний, хотя, казалось бы, право выбора целиком в их руках и никогда еще централизация mass media не достигала такого уровня.
Но слово «medium» - в переводе просто-напросто средство передачи или коммуникации - недаром имеет в русском языке еще и другой смысл: «название людей, будто бы способных к духовным сообщениям», к таинствам гипноза и спиритического сеанса. Средство массовой коммуникации не только могущественный гипнотизер простодушной публики. Оно одновременно ее медиум, вещающий но многочисленным каналам связи ее подспудные, подсознательные и повелительные чаяния. Оно - мощный манипулятор, но и манипулируемый «молчаливого большинства», именуемого публикой, для которой зрелище собственной истории - ежедневно препарируемой, анализируемой, комментируемой, прогнозируемой - тем не менее давно потеряло свои реальные очертания и приобрело характер Fatum’а.