Если прежде было лестно быть поставщиком такого-то, то теперь столь же лестно не только одеваться или причесываться у такого-то, но и числиться среди его друзей. И нынче уже не скажут: «Суди, дружок, не выше сапога». Напротив, манекенщицу Твигги спрашивают, как она относится к экзистенциализму.
Произошло знаменательное уравнение в правах бывшего персонала с клиентом - и это тоже феномен публичности, ставший манией общества потребления, где самое главное - любой ценой протолкнуться на орхестру, получить ведущую роль; а последствия - что ж, последствия...
Изучая по репортажам в еженедельниках судебное разбирательство «дела Тэйт», я иногда ловлю себя на странной мысли, что Сьюзен Дениз Аткинс, зная, как все, обстоятельства убийства по телевизионным передачам, просто-напросто свои показания выдумала в надежде славы.
Я, естественно, далека от того, чтобы высказывать это как криминалистическую версию. Тем более что после многих месяцев «дело» закончено, приговор вынесен и Мэнсон, а за ним его девочки, числится кандидатом номер 196 в газовую камеру штата. Я рассматриваю эту возможность как версию сугубо мифологическую, как потенциальную психологическую возможность.
Но и предположим на минуту, что это психическая фантазия Сьюзен Аткинс, девочки, не желавшей быть «как другие» и любой ценой мечтавшей взойти на орхестру.
Если бы даже так, это не отняло бы у рассказа Сьюзен Аткинс, у быта мэнсоновской «семьи» его обобщающего мифологического смысла, а у семейной драмы Романа Полянского категорий трагической вины и рока. Потому что все равно - нелепая реальность ли бытия или психопатические фантазии Сьюзен Аткинс, как экранные фантазии или жуткая реальность бытия Романа Полянского, восходят к одному из существенных архетипов действительности: тяготению к безднам. Причем не к безднам, так сказать, «в себе», а к безднам «для нас», для широкого потребления в сфере Сенсации.
Именно в наше время появился - или как никогда возрос - класс героев и героинь сенсации, которые известны тем, что они известны, и сенсационны тем, что они сенсационны. Это звезды ни света, ни экрана, »и преступного мира, ни джаза, ни спорта - это звезды самих mass media, продукт публичности как таковой.
Так возникла странная и мифическая профессия, которая по-русски неуклюже пишется «манекенщица», а на прочих языках без суффиксов и окончаний: «mannequin» - «манекен».
По старому словарю Даля манекен - это «истуканчик, деревянная кукла...»; по новому словарю Ожегова - «фигура в форме человеческого туловища для примерки платьев».
Я не хочу умалить искусство и труд манекенщиц, демонстрирующих нам новинки моды, - эту практически необходимую профессию бытовой эстетики.
Я говорю о двойственности самого термина «манекен», помимо прагматического смысла демонстрации мод заключающую в себе понятие полного отчуждения человеческой личности.
Эпиктет как-то сказал, что «человек - это душонка, обремененная трупом».
Манекен, фотомодель - это не личность, не лицедей даже, это лишь видимость, образ личности, «image», который предлагается нам как обобщенный тип времени, года, часа, минуты.
Образ личности минус сама личность, ее «внутренний человек» минус «душонка».
Это чистая публичность, лишенная иного содержания. кроме самой публичности.
В нее не входит даже эстетика, ибо эстетические категории в наше время размыты до такой многозначности, что только сама размноженность манекена - то есть та же самая публичность - делает его эталоном того, что сегодня следует считать «красивым» и что «некрасивым». Фотомодель, раздетая на миллионах обложек, поднимается на орхестру сама, по выбору фотографа, но и по добровольному согласию. В чаянии денег, славы, иногда просто из моды или от нечего делать.
Фиона Кемпбелл-Уолтер, дочь английского адмирала, была манекенщицей, прежде чем вернуться в свет женой барона Тиссена и, разойдясь с мужем-миллионером, снова вернуться к профессии манекена.
Графиня Верушка фон Лендорф, одна из самых знаменитых фотомоделей, которую в этом именно качестве - безымянном и сенсационном - снял Антониони в своем фильме «Блоу-ап» («Фотоувеличение»), теперь вместе с бывшим своим любовником снимает историю их интимных отношений и разрыва.
Сенсацию экранизируют; из нее извлекают очередной бестселлер. Но в действительности проникновение ее в сферу искусства гораздо шире и тотальнее этих отдельных случаев: тазз те(Па, а с ними и сенсация, сами становятся частью массовой культуры, они берут на себя функции искусства, заменяют его собой. Процесс «документализации» искусства все больше становится обратным процессом «дедокументализации» факта, превращения его в миф.
Сенсация перестает уже быть производным чего-то внележащего, она начинает угрожающе самовоспроизводиться, заполняя зияющий духовный вакуум, как эпиктетовский труп, освобожденный даже от самой пустейшей «душонки». «Ну что ж, пренебрегай, пренебрегай собой, душа! Ведь отнестись к себе с должным вниманием ты уже скоро не сможешь», - воскликнул что-нибудь тысячу семьсот лет назад с отчаянием, не свойственным его философскому стоицизму, Марк Аврелий.
Фиона Тиссен и Верушка фон Лендорф освещают блеском своего титула профессию манекена.
Но для безвестных девочек, десятками и сотнями стремящихся попасть на титульный лист журнала, это само по себе титул. Они еще не знают, что в образе какого-нибудь модного фотографа их 'выбирает сама судьба. Они еще не подозревают, что счастливый шанс, выпавший им на долю, быть может, первая молекула будущего рока.
Это не обязательно означает надрыв, трагедию, миф. Иногда удачный шанс оказывается прологом вполне благополучной и даже счастливой буржуазной биографии. Но, делая свой маленький выбор, весело поднимаясь на орхестру, никто не может вычислить, куда и как упавший на эту крошечную частицу человечества следящий луч отклонит ее судьбу, траекторию ее жизни.
В мае 1969 года представители международной элиты съехались на сенсационный аукцион. Шла с молотка уникальная коллекция драгоценностей Нины Дайер; ее судьба, как эхо, как отдаленный отзвук чужого рока, повторяла судьбу Мерилин Монро. Она была манекеном и первым браком вышла замуж за знаменитого плейбоя, миллионера, барона Хейни Тиссена. Брак длился несколько лет и, разойдясь с женой, Хейни Тиссен оставил ей три миллиона, не считая прочего.
Барон Тиссеи женился вторым браком на Фионе Кемпбелл-Уолтер, а Нина Дайер, уже отмеченная знаком принадлежности к миру сенсации, вышла замуж за принца Садреддин Хана. Ее хобби были драгоценности, и когда еще через пять лет она разошлась со вторым мужем, то удвоила свое состояние, а коллекция ее украшений стала одной из самых редкостных в мире.
В один прекрасный день на собственной яхте она приняла смертельную дозу снотворных таблеток, сказав, что единственное близкое ей существо - драгоценная кошка из бирюзы.
Аукцион украшений Нины Дайер, сфотографированных во всех журналах, стал местом съезда элиты, как фешенебельный курорт, как ежегодный великосветский бал или прогулка на яхте, хотя для многих эта посмертная распродажа могла бы стать хоть на минуту грозным «memento mori». Но в том-то и свойство сенсации, что привкус смерти, отзвук рока за каждой затейливой брошкой увеличивал ее и без того баснословную цену.
Я не знаю, помянул ли кто и как их прежнюю обладательницу, поднятую на орхестру сенсацией, покинувшую ее как сенсация и сопровождаемую за гробом все тем же двуликим божеством сенсации.
В августе 1969 года 250 тысяч молодежи собралось в Лондоне в Гайд-парке на концерт знаменитого почти как «Биттлы» ансамбля «Роллинг стоунз», посвященный памяти одного из бывших его членов.
Бриан Джонс был для нового поколения молодежи примерно тем же, чем за десять лет до него молодой американский киноактер Джеймс Дин, разбившийся в автомобильной катастрофе: кумиром и идолом.