Выбрать главу

Я также молюсь за упокоенные души моих родителей. Мать умерла, когда мне было шесть, при родах моего брата Раймонда, который прожил всего лишь пять с половиной часов. Отец умер пять лет назад от сердечного приступа в подсобном помещении расчесочной фабрики в Монументе, хотя мне всегда казалось, что на самом деле он умер намного раньше, одновременно с матерью, а также собираюсь помолиться за дядю Луи, который опекал меня до того момента, пока я не ушел в армию.

Я, конечно же, молюсь за Николь Ренард, за ее удачу, где бы она сейчас не была.

И, наконец, за Лэрри ЛаСейла.

Мне трудно за него молиться, и я всегда в некотором замешательстве прежде, чем заставлю себя произнести эту молитву. Но снова вспоминаю слова Сестры Гертруды. Она учила нас в третьем классе, и, как она сказала: «Слова, шедшие изо рта Иисуса, были молитвой за твоего врага, принесшего тебе вред. Легко молиться за тех, кого любишь», — сказала она. — «Но стоит молиться чаще за того, кто тебя не любит, и за того, кого не любишь ты».

И я произнес «Отче Наш», «Святую Марию» и «Прославление» для Лэрри ЛаСейла, после чего начал сгорать от вины и позора, осознавая, что только что помолился за того, кого собираюсь убить.

* * *

Прежде, чем лечь спать, я стою перед зеркалом в ванной.

Мои волосы, как и всегда, в полном беспорядке, в одном месте их мало, а в другом много. По каким-то причинам, они начали копнами выпадать в первые же несколько дней, которые я провел во французском госпитале, и в это же время другие начали обильно расти.

Накладываю вазелин на щеки.

Заставляя себя смотреть на свои пещеры, и в полость рта, так изменившуюся из-за зубных протезов, я шевелю их во рту, и вспоминаю, что сказал мне доктор Абремс о том, что в ближайшие месяцы нужно будет заказать новую пару зубных протезов, когда мои десна, наконец, перестанут усыхать. Он также оставил мне свой адрес в Канзас-Сити, куда он обязательно вернется, когда закончится война. «Косметическая хирургия в последнее время достигла больших успехов, Френсис», — он сказал. — «Одна из немногих выгод, которую можно извлечь из войны. Найдете меня, если надумаете». Своим ростом он напоминал Авраама Линкольна. «В косметической хирургии сначала ему бы стоило поупражняться на самом себе», — как-то заметил Энрико.

У Энрико всегда было, что сказать, по любому поводу, и ему не надо было лесть за словом в карман. И мне как-то даже показалось, что он так много говорил, чтобы забыть о боли. Даже, когда он смеялся, то своим звучанием это походило на распилку древесины, а в его глазах можно было увидеть вспышки боли.

«Если хочешь забыть свою Николь», — сказал он как-то раз, когда мы уже устали от игры в карты или в шашки. — «То тебе есть, что делать». Он сжал в ладони стопку карт, которые до того тасовал одной рукой. «Ты увольняешься из армии и начинаешь наведываться туда, где живут слепые. Там обязательно должна найтись красивая слепая девушка, которая только и ждет хорошего парня, такого как ты».

Хотел бы я знать, шутил он или нет. Даже, когда шутил, трудно было в это поверить, потому что в его голосе всегда была перчинка ожесточения, и боль никогда не оставила его глаза.

«Ты — настоящий герой», — сказал он. — «Герой Серебряной Звезды. У тебя не будет никаких трудностей в поиске девушки, пока она не увидит твое лицо». Он попробовал вытряхнуть сигарету из пачки «Лакис», и три или четыре сразу вывалились на пол. «Теперь на твоем пути должна возникнуть слепая девушка…»

Я, конечно же, не герой, и поэтому тут же с отвращением отвернулся в сторону, а позже, уже ночью, лежа с открытыми глазами, себя спрашивал: смогу ли на самом деле найти слепую девушку, которая полюбит меня. Смешно. Что заставляет меня думать, что слепая девушка вообще может автоматически влюбиться в кого бы то ни было?

— Забудь об этом, — сказал я Энрико на следующий день.

— Забыть о чем? — его голос задыхался от боли в ногах, которых у него больше не было. Он рукой хватался за воздух там, где раньше были колени.

— О слепой девушке.

— О какой слепой девушке?

— Не бери в голову, — сказал я, закрывая глаза только от одного лишь вида его, хватающихся за воздух рук.

— Ты все еще про Николь, не так ли? — спросил он.

Я ему не ответил, потому что мы оба знали, что это было только о ней, о Николь Ренард.

И даже не смотря на то, что уже вернулся домой с войны, я задаюсь вопросом, удастся ли мне когда-нибудь увидеть ее снова.

---------

В первый раз я увидел Николь Ренард в седьмом классе в школе Прихода Святого Джуда на уроке арифметики. Сестра Матильда стояла у доски и рассказывала о делении десятичных чисел друг на друга, как в это время из ее рук выпал мел. Он упал на пол и разломился на несколько кусочков.

Я вскочил на ноги, чтобы его поднять. Мы всегда стремились быть в хороших отношениях с монахинями, иногда настолько безжалостными в наказаниях, словно оружие использующими против нас правила поведения и оценки в наших табелях.

Когда уже стоял на коленях, открылась дверь, и Мать Маргарет — старшая из Сестер, вошла в помещение класса, сопровождая самую красивую девочку из тех, кого я когда-либо видел.

— Это Николь Ренард, наша новая ученица. Она прибыла из Албани, штат Нью-Йорк.

Николь Ренард была маленькой и стройной, со сверкающими черными волосами, падающими на ее плечи. Бледная чистота ее лица напомнила мне статую Святой Терезы в нише, рядом с исповедальней Отца Балтазара в церкви Святого Джуда. Она скромно посмотрела вниз, на пол, наши глаза встретились, и мы словно узнали друг друга после долгой разлуки, будто бы когда-то прежде были знакомы. Что-то еще блеснуло в ее глазах — пакостный намек на что-то, будто бы обещающее нам лучшие времена, которые мы проведем вместе. И когда эта вспышка угасла, и она снова стала статуей Святой Терезы, а я остался на коленях, словно рыцарь у ее ног, и ее незримый меч коснулся моего плеча. Я тихо поклялся ей в любви и верности на все времена.

Сестра Матильда показала ей свободное место во втором ряду. Она устроилась около окна, на всю оставшуюся часть дня не дав больше шанса нашим глазам для другой такой встречи.

Однако после той первой встречи наших глаз Николь Ренард почему-то всегда меня избегала, несмотря на то, что я всегда был где-нибудь рядом, если знал о ее присутствии в классе, в коридоре или на школьном дворе. Поднять на нее глаза мне было непросто. Я надеялся и вместе с тем боялся того, что она ответит мне взглядом, а я раскраснеюсь или даже лишусь дара речи. Но она ни разу даже на меня не посмотрела. Был ли ее взгляд ответом моему в тот день, когда я впервые увидел ее, или же этого так сильно хотело мое воображение?

К счастью, она подружилась с Мэри ЛаКруа, жившей этажом выше нас, на третьем этаже нашего дома на Пятой Стрит. Они вдвоем возвращались из школы. Николь жила дальше — на Шестой, а я, счастливый лишь оттого, что вижу в спину Николь Ренард, шел следом за ними. Они хихикали и смеялись. Николь прижимала учебники к груди, а я надеялся, что одна из книг вывалится у нее из рук и упадет на землю, чтобы я смог подбежать и поднять ее.

Как-то раз, когда Николь зашла к Мэри в квартиру над нами, я притаился на нашей веранде, пытаясь услышать, о чем они говорят в надежде услышать свое имя, но слышал лишь гудение их голосов и случайные раскаты смеха.

Стоя на перилах в агонии любви и тоски, я, словно сидящий на цепи преданный сторожевой пес, ждал, когда Николь будет спускаться с крыльца, чтобы, наконец, привлечь ее внимание. Она появилась, и у меня внезапно пересохло во рту. Я смотрел куда-то вдаль, боясь, что вместо голоса прорежется какой-нибудь унизительный писк, если попробую сказать: «Привет». Спустя момент, я слышал ее удаляющиеся шаги, агония сожаления поглощала меня, и я клялся себе в том, что заговорю с ней в следующий раз.

Иногда по вечерам, когда семьи рассаживались на верандах, мужики в грязных подвалах шумели за бокалами пенящегося пива, а женщины вязали или штопали носки, чтобы о чем-нибудь поболтать, я старался найти Мэри, чтобы попробовать заставить ее упомянуть Николь Ренард. Несмотря на то, что между нами была огромная пропасть в двенадцать лет, за которые, если считать, что с момента рождения прожив столько лет, мальчики и девочки только лишь начинают понимать, что существует противоположный пол, мы с Мэри иногда могли перекинуться словом, потому что жили в одном и том же доме.