К вечеру мы уже ступили на зыбкую почву — предвестницу Гиблых Топей. Грэм скомандовал привал, и мы сразу же начали готовить лагерь. Кто-то рубил лапник для подстилки, кто-то быстро сооружал шалаш на скорую руку. Костер решили не разводить. Вода, сухари и вяленое мясо вполне могло заменить нам ужин. Все торопились домой, и выход единодушно назначили на самое раннее время.
Я немного углубился в лес, увлеченный рубкой лапника, так как мне казалось, что ельник, стоявший ближе к болотине, был гуще. Сначала я просто подрубал пышные ветки, и отбрасывал их в сторону. Решил, что соберу их на обратном пути. Увлекшись этим делом, совсем забыл, где нахожусь. А расслабляться не стоило. Внезапно уши уловили какое-то странное хныканье, прерывающееся через каждые десять-пятнадцать секунд. Шло оно от Топей, и скорее всего, от опоясывающей с юга тропы, которую мы благополучно оставили по правую сторону. Я перестал рубить и застыл на месте в позе медитирующего суслика. Нет, не ошибся. Впереди кто-то плакал, и это был не взрослый. Скулил младенец.
— Да ну его! — прошептал я про себя, перехватывая меч, чтобы он удобнее сидел в руке. — Сунешься туда — без башки останешься!
Плач продолжался. Теперь он перешел на более высокие тона, с какими-то невозможными переливами. Я никогда не слышал, чтобы так плакали. Ребенок там, что ли? Тойоны оставили дитя в лесу, а сами куда испарились? Или там еще хуже ситуация?
Повернувшись в сторону лагеря, я неуверенно потоптался на месте. Геройствовать не хотелось, но и отвлекать людей на ерунду тоже никакого желания не появлялось. Солнце еще не село за горизонт, но его вечерние теплые лучи едва пробивались сквозь серо-зеленые кроны деревьев. Вечерний закат в лесу красив. Он каким-то особым образом золотит кору сосен, отчего все вокруг играет необычными красками. Но если вечер застал в осиннике — сразу все напрягает. Какие-то тени мечутся от ветки к ветке, мелко дрожит листва, создавая причудливую картину движения. Здесь же был смешанный лес, островки берез стояли в окружении ельника, чуть дальше молодой сосняк, тут же лиственницы. И из-этой густой мешанины шел звук, почему-то притягивающий меня.
Я решился. Осторожно ступая, стал продвигаться по прямой линии, не забывая делать мечом насечки на коре, чтобы не потеряться. Береженого бог всегда убережет. Делаю шаг — прислушиваюсь. Потом продолжаю движение. Стараюсь идти, как учил меня Альгорн, по-кошачьи, не наступая всем весом на ветки, если уж они попадаются на пути.
Прерывистое хныканье уже близко. Мне все время приходится смещаться влево, потому что звуки идут оттуда. И помимо плача я стал ощущать запах. Впереди была смерть. Она уже безраздельно властвовала над местностью, разнося запах разложения вокруг.
Сердце гулко билось в груди, я начал паниковать. Какого беса я пошел один, без поддержки? Что там случилось? Большое побоище? А если там трупы разорванных Хватом и ее подружкой тойонов? А ребенок откуда? Лесовики за нами с детенышами бежали, что ли? Бредятина какая-то.
Но в мозгу все больше и больше зрела дикая мысль, в которую я не хотел верить. Если же это так — бояться мне нечего. Я решительно прошагал вперед, отодвигая от себя еловые лапы, и оказался на небольшой поляне. Запах шел отсюда. И немудрено. Большая туша вампала лежала в траве и источала смрад. Я подобрался ближе, настороженно поглядывая по сторонам. Пара лесных ворон с недовольным карканьем взлетели вверх, но тут же приземлились на землю неподалеку от меня. Еще и возмущенно орали, хлопая крыльями.
Я узнал их. Это была подружка Хвата, вся исколотая копьями. Живот ее вспороли мечом, вывалив всю требуху наружу. Представляю, как долго убивали зверя. Вся шкура продырявлена, голова раздроблена уже после смерти, я думаю. На всякий случай били по ней, чтобы вампал не воскрес. Один глаз был выбит и висел на тонкой жилке, а второй уже успели выклевать лесные стервятницы. И этот висящий глаз с мутной поволокой безжизненно смотрел на меня, словно укорял в предательстве. Я же увел Хвата с собой, оставив на произвол судьбы слабую мамашу с детенышами. И Хвата не уберег, и семья перебита.
— Черт! — я сглотнул тягучую слюну. — Черт! Черт!
Рядом с сукой неподвижно скорчились две маленькие тушки с размозженными головами. Тойоны не пожалели и детенышей, хотя могли взять их с собой и воспитать по своему усмотрению. Ах, да, лесовики почему-то не любят собак.
Новый очередной всхлип раздался в кустах. Я уже и забыл, зачем пришел сюда. В голове щелкнуло, два мертвых щенка, но их же было три! Значит, один жив!