Видя безнадежность сопротивления, правительство Ноя Жордания пошло на гнусное предательство грузинского народа. Надеясь спровоцировать войну между Советской Россией и Турцией, оно передало Турции весь Аджаристан. Надо было предупредить трагические события и как можно быстрее занять Батум, опередив турок, которые еще не успели подтянуть туда главные силы.
«И опередим!» — начдив поднялся из-за стола, распахнул дверь в коридор.
— Как только вернутся разведчики — немедленно доложите, — приказал он дежурному по штабу. Легкой, чуть вразвалочку походкой кавалериста прошелся по комнате. Чуткое ухо начдива уловило какой-то подозрительный шорох… Осторожно, на цыпочках он двинулся к окну. Два горячих черных глаза обожгли его и скрылись. Жлоба выглянул в сад. Под мимозой на корточках сидел оборванный мальчонка лет одиннадцати. Чумазый, в фуражке с красным околышем, без козырька, он с жадным любопытством смотрел на начдива.
— Ты, хлопчик, откуда?
— А ты Жлоба?
— Ну, Жлоба.
— Врешь!
— Ну, не веришь, так что ж тогда балакать. — И начдив, притворяясь обиженным, отошел от окна.
— А где-ж твои ордена и шабля?! — вызывающе крикнул мальчонка, заглядывая в комнату.
— А я по будням, брат, орденов не ношу. Что ж до шашки… — Начдив подошел к стене, снял шашку с золотым эфесом. — Так вот она. Читай, что на ней написано.
— Не, я читать не можу, — сокрушенно протянул мальчишка. — Ты сам.
— Ну что ж, — согласился начдив, — можно: «Товарищу Жлобе за храбрость и отвагу в борьбе с мировой контрреволюцией».
Несколько минут спустя мальчонка уже сидел за столом, уминал хлеб с колбасой и, обжигаясь, глотал чай, щедро подслащенный сахаром.
Начдив сидел напротив, на диване, и задумчиво смотрел на раскрасневшееся личико мальчонки.
«Эх, сколько ж их, таких, ограбленных войной, по стране! Матерей, отцов потерявших, — с болью думал начдив. — Отвоююсь и пойду начальником по детским домам. Вот из таких пацанов гвардию социализма растить».
А будущая «гвардия социализма», разморенная едой, вдруг неожиданно клюнула носом, остреньким подбородком уткнулась в грудь и мгновенно уснула.
Начдив осторожно перенес мальчонку на диван. Большие, суровые руки его, привыкшие держать саблю и маузер, нежно тронули худенькие плечики, заботливо подложили под голову кубанку.
Давно ли и он, Митька Жлоба, был вот таким?
Родился он в 1887 году в Киеве, вскоре родители его переехали в местечко Ново-Ушинское, затерянное в лесах Подолии. Отец пристроился в лесники, мать стирала на чужих людей. Жилось трудно. Едва-едва удалось Мите закончить двухклассное училище. Потом пришлось родителям отдать его в ученики к немцу Зепфельду, владельцу слесарно-механической мастерской. Три года ходил Митя в учениках, работал за одни харчи да нищенскую одежонку.
Тяжелый труд, побои — как только выдерживал! Но слесарное дело пришлось ему по душе, и он до поры до времени терпел. Однако на четвертом году ученья, когда хозяйский сын — мастер — при всех ударил его по лицу, юноша дал ему сдачи, да так, что тог прямо из цеха угодил в больницу.
Дмитрий бежал в Николаев. Там поступил на судостроительный завод «Наваль», сначала был чернорабочим, потом помощником слесаря. И здесь впервые услышал он слово «большевики». Впервые увидел на тайном собрании живого большевика — маленького, худого человека, который говорил удивительно большие по силе своей слова. Говорил, словно гвозди вбивал. Звали его товарищ Андрей. И если до этой встречи слова «Интернационала» были первой программой действий, накрепко запавшей в сердце молодого рабочего паренька, то беседы товарища Андрея открыли ему глаза на пути борьбы с самодержавием. В 1905 году Дмитрий Жлоба уже участвует в забастовке и, скрываясь от полиции, бежит в Донбасс.
В 1916 году, когда вспыхнула горловско-щербиновская забастовка рабочих, Дмитрий Жлоба оказался на баррикадах. Забастовка была жестоко подавлена. Тюрьма стала первым университетом Дмитрия Жлобы. Здесь, в камере, снова встретился он с товарищем Андреем. Долги тюремные дни и ночи. Но для Дмитрия они проходили необычайно быстро. Андрей умел рассказывать о самом сложном так просто и увлекательно, что время летело как на крыльях. Товарищ Андрей пересказывал Дмитрию работы Ленина, объяснял ему программу партии. О чем бы ни шла речь, подводил он Дмитрия к одной мысли:
— Помни, вырвемся отсюда — первая задача помогать партии превратить войну империалистическую, грабительскую в войну гражданскую. Первый шаг к этому — свержение самодержавия.
В один из летних дней дверь камеры открылась в неурочное время. Надзиратель выкрикнул:
— Заключенный Жлоба, на выход с вещами!
Жандармский ротмистр, неоднократно допрашивавший Дмитрия, на этот раз не стучал кулаками по столу и не ругался. Объяснялось это просто. Обескровленная войной царская армия требовала пополнений. Особенно нужны были специалисты. А Дмитрий прекрасно знал слесарное дело, был хорошо знаком с двигателями внутреннего сгорания.
— Я надеюсь, — напыщенно говорил ротмистр, — что ты бросишь навсегда политику и станешь верным слугой царя и отечества, как подобает россиянину. Да-с. Ты будешь освобожден из тюрьмы и направлен в армию.
Из запасного полка в Моршанске Дмитрия направили в Москву, в телеграфный батальон, а оттуда попал он в Московский авиапарк-склад. Здесь Дмитрий Петрович успешно закончил авиашколу по классу мотористов и получил чин младшего унтер-офицера.
— И чего ты из кожи лезешь? — с упреком сказал ему как-то пожилой солдат-вологжанин, работавший с ним в мастерской по ремонту моторов.
Серые глаза Дмитрия горячо блеснули.
— Себе, дядя, оружие ладим! Николашке царствовать без году неделя осталось. Понял?
— Ишь ты, шустрый какой! — улыбнулся Вологжанин. — Тебе что, сам Николашка сказывал?
— Вчера за чайком балакали, — принял шутку Дмитрий.
«Вчера за чайком». За этими словами крылась разгадка частых ночных отлучек младшего унтер-офицера Дмитрия Жлобы. В маленьком домике на одной из рабочих окраин Москвы по ночам собирались люди в промасленных спецовках, с такими же почерневшими, загрубелыми от мазута и металла руками, как у Дмитрия. А утром солдаты-мотористы находили у рабочих мест листовки, призывавшие к свержению самодержавия. Среди революционных рабочих Москвы младший унтер-офицер из авиационных мастерских завоевал прочную репутацию стойкого большевика, хотя формально он еще не состоял в рядах партии. Рос и его авторитет среди солдат. Уроки, данные ему в тюрьме товарищем Андреем, теперь повторял он своим товарищам. В дни Февральской революции он вывел их из казарм. Они громили полицейские участки, арестовывали жандармов. Солдаты выдвинули Дмитрия в депутаты Московского Совета рабочих и солдатских депутатов.
…В грохоте гранат и трескотне пулеметов шли по Москве Октябрьские дни. Люди рабочих окраин неумолимо сжимали в огненном кольце последних защитников Временного правительства.
Командир красногвардейского отряда, член Военно-революционного комитета Ходынки Дмитрий Жлоба в темную ноябрьскую ночь вел своих бойцов на штурм Кремля. У Боровицких ворот прямо перед ним вырос столб взрыва. Словно чья-то огромная рука схватила и с силой бросила Дмитрия на мостовую. Очнулся, почувствовал, что кто-то брызгает ему в лицо водой. Открыл глаза. Пожилой солдат-вологжанин бережно поднял его.
— Отпусти, браток. Кажется, устою.
В голове гудело. Противная тошнота подступала к горлу. Ноги были как ватные, но держали. А уже несколько минут спустя Дмитрий повел отряд в атаку.
Разговор с командующим Московским военным округом был недолог.
— На днях вас приняли в партию, товарищ Жлоба. А сегодня партия дает вам ответственнейшее поручение, посылая комиссаром Донецкого бассейна.
На другой день поезд увозил Дмитрия Жлобу в Донбасс, туда, где начал он свой трудовой путь. Тревожные вести шли из Донбасса. Попутчики рассказывали о зверствах белогвардейцев в рабочих поселках, расстрелах коммунистов и членов их семей.