К полудню красные войска захватили уже обе Каховки. К этому времени герои-саперы, стоя по грудь в холодной воде под непрерывным огнем, навели понтонный мост. Неслыханно быстро — за два часа. На правый берег, развивая успех, хлынули основные силы Ударной группы.
Наступление продолжалось до 10 августа, а потом… потом полки группы несколько отошли назад. Слащев поспешил сделать вывод, что «красные части, боясь окружения и уничтожения, в панике бегут к переправам».
Вот тут-то белых и ожидало знаменитое «каховское чудо». Оказывается, красные вовсе не отступали, а отходили на… заранее подготовленные позиции. Заранее— не случайное слово. За трое суток на огромном участке протяженностью в 27 километров, закрывая излучину Днепра, выросла укрепленная полоса. Так появился легендарный Каховский плацдарм. Инженерными работами руководил человек, имени которого суждено было стать много лет спустя символом мужества и преданности Родине, — Карбышев. Плацдарм строили днем и ночью. Когда не хватило рабочих рук, Эйдеман приказал мобилизовать на земляные работы буржуазию Херсона и прилегающих районов.
Все еще не веря собственным глазам, конники генерала Барбовича, марковцы и кутеповцы попытались с ходу сбросить в волны Днепра защитников плацдарма. И… «Мы видели, как конница Барбовича атаковала проволоку и окопы, как набегали и как стремительно уходили обратно ее волны, разбрасывая по степи темные пятна убитых лошадей и людей. Мы видели, как впервые надломилась ударная сила Врангеля — конный корпус Барбовича, не знавший до этих пор серьезных испытаний…»
Каховка выдержала. Плацдарм жил и креп с каждой отбитой яростной атакой отборных белых частей.
Потом в войсках прокатился слух о танках — подарках французов «черному барону». Говорили, что это могучая боевая машина, не знающая преград, легко преодолевающая и проволочные заграждения и окопы. Пули отскакивают от его брони, как горох от стены. Вскоре слух подтвердился: летчики заметили в тылу врангелевских войск огромные стальные черепахи.
Взвесив все, что ему было известно о новом, доселе невиданном грозном оружии, Эйдеман отдал единственно правильный в тех условиях приказ:
— Из винтовок и пулеметов по танкам не стрелять — пустой расход боеприпасов. Противопоставить им меткий артиллерийский огонь, разбить весь плацдарм по секторам, так чтобы можно было стрелять и ночью. Учтите, товарищи, одни танки захватить плацдарм не могут. Нужно, чтобы бойцы удержались в окопах, пропустили танки и отразили следующую за ними пехоту белых.
О первой встрече красных войск с танками Эйдеман рассказал сам. «…Не помню, был ли это конец августа или начало сентября, когда пришел вечер — непривычно сизый, непривычно тихий степной вечер, окончательно убедивший нас в предстоящей ночной танковой атаке. Плацдарм подготовился и ждал. Напряженно гудели в тот вечер телефоны, проверяя готовность отдельных участков, отдельных батарей. Артиллеристы проверяли и уточняли свои расчеты. Основная борьба с танками предстояла внутри самой укрепленной полосы, за спиной собственной пехоты. Выдержит ли она, останется ли в окопах? Напряженно работал в эти часы наш неутомимый большевистский политический аппарат.
Ночные события развернулись с головокружительной быстротой. Не успели еще отчитаться разведчики о замеченных ими громадных переползающих в темноте машинах, как заговорила, прервав напряженную тишину, артиллерия. Через несколько минут она уже ревела исступленными глотками десятков пушек, перекрывая нервный лай насторожившихся пулеметов.
Танки! Танки ворвались в укрепленную полосу!
Где пехота? Держится ли она?
Рвется, теряется связь.
Все, что под рукой, брошено в бой.
Да, это была напряженная встреча! Только постепенно вырисовывалась, прояснялась картина боя. Танки бродили в глубине оборонительной полосы. Пехота, пропустив их через окопы, отражала атаки живой силы белых. Передняя линия па всех участках была в наших руках. А в ее тылу, там, где были резервы и артиллерия, в самой сердцевине плацдарма, клокотал, гремел сотнями взрывов бой.
Французские танки, тяжелые, солидные «рикардо», оказалось, не были рады «встрече». На стальные чудовища с гранатами в руках бросались бойцы, их громила артиллерия. Два танка остались в нашем тылу. Другие, раненные, кряхтя, переползли обратно.
Танки оказались бессильными решить участь Каховки. Их, «почетных иностранных гостей», с прибытием которых связывалось столько надежд и чаяний, не сумел поддержать человек. Этот человек, в своей массе насильно мобилизованный Врангелем таврический крестьянин, оказался ненадежной опорой для помещичьей контрреволюции.
И когда наступило ясное степное утро, к разбитым двум танкам подползли наши бойцы, гладили еще горячими от ночного напряжения руками остывший металл. «Эх, даже танки не спасут тебя, беленький!», «Нам бы вот таких машин!» Наши бойцы умели ценить технику. Они умели любить машину. Они отлично знали, как много, как дорого мы заплатили в ту героическую ночь за первые два танка, за свою отсталость, за первые уроки, преподанные этими неуклюжими, солидно-медлительными «рикардо»…»
Что ж, урок пошел впрок. Так рождалась тактика борьбы с танками, оправдавшая себя не раз много лет спустя на полях Великой Отечественной войны.
Каховка выстояла. Руки Врангеля были связаны. Мечту прорваться на север пришлось оставить. Фактически он снова оказался закупоренным в «крымскую бутылку». Каховка стала легендой. О ней до сих пор поют песни. Потому что…
«…Каховка — это изумительное сочетание выдержки, хладнокровия и спокойствия со страстной отвагой и героизмом отдельных людей и целых частей…
Где-то около Черненьки есть братская могила. В ней — бойцы целого полка Латышской дивизии. Они умерли так, как умирают герои.
Погиб смелый ударник гражданской войны питерский пролетарий Солодухин, начдив-15. Окруженный белыми, он сделал все, что мог сделать настоящий боец-революционер: он во главе кучки войск бросился в последнюю атаку.
Погиб храбрый командир латышского полка Лацис — большевик-пролетарий, перешедший с комиссарской работы на командную.
Сложили свои головы тысячи замечательных бойцов пролетарской революции, отстаивая Каховку как ворота для дальнейших побед Красной Армии.
Слава им, погибшим за дело рабочего класса!»
Для успешного осуществления плана командования под Каховкой требовался не просто талантливый военачальник. Это должен был быть человек несгибаемой воли, выдержки и упорства, человек, который бы беспредельно верил в своих бойцов и в которого так же беспредельно верили и они. Это значит, что для этого нужен был человек, в которого беспредельно бы верила партия. Именно такого человека она имела в лице двадцатипятилетнего солдата Роберта Эйдемана.
Отсюда, с Каховки, пошли потом на Перекоп красные полки на окончательный разгром Врангеля…
Перевалило к осени жаркое на Украине лето. Неспокойное то было лето. То и дело из-за кордона налетали банды.
Сам черт не разберет, под каким хозяином они ходили. Обманывать было некого — для селян они стали просто грабителями. Не верил в их правду никто. Верили лишь в правду ленинскую.
Заметался по степям и лесам сам гуляй-польский «батька» — Нестор Махно.
Горстка не горстка, но были у «батьки» под рукой еще верные клинки, хотя и понимал, что игру с ними уже не выиграешь. Ни дня, ни ночи спокойной. От одной погони уйдешь, другая навалится. Раньше фронты спасали — порой не до Махно было красным. Нет теперь фронтов, кроме внутреннего — его, Махно, и других бандюг помельче.
— С Махно — покончить.
Так приказал Фрунзе, командующий войсками
Украины и Крыма. Непосредственное руководство операциями поручено Роберту Эйдеману.
…Как ни неистовствовала махновщина, судьба ее была уже решена. Революция вынесла ей смертный приговор и поручила привести его в исполнение красным войскам Украины, руководимым Фрунзе и Эйдеманом.