То и дело в избу входят командиры, уточняют взятые трофеи. Чапаев на ходу отдает распоряжения — кому где стать, что делать наутро. Потом подходит к клюющему носом телеграфисту и, толкнув его легонько в плечо, заканчивает донесение:
— Противник потерял убитыми до тысячи человек, 250 подвод со снарядами, 10 пулеметов и много тысяч винтовок…
Победа Чапаева под Орловкой и Ливенкой резко изменила положение на фронте. Армия самарской «учредилки» была дезорганизована и, потеряв инициативу, прекратила наступление на Саратов. Красная Армия получила возможность развернуть успешное наступление на оплот учредиловцев — Самару.
От боя к бою росло мастерство Чапаева-военачальника. У него была своя, особая способность командовать, которая и в наши дни (хотя с тех пор прошло более сорока лет) не перестает удивлять даже самих чапаевцев, участников многочисленных походов Василия Ивановича. Человеку неуемной энергии, ему не сиделось в штабе. «Я не писать пришел, а командовать, — говорил он. — Запишут «писаря» мои» (так Василий Иванович называл штабных работников). Свои приказы Чапаев часто набрасывал в записную книжку в пути, а затем давал их на «разработку» в штаб.
Боевая жизнь Чапаева, помимо непосредственного участия в боях, — это непрерывные разъезды по полкам. Василий Иванович не хотел полагаться на сведения о своих частях, полученные из вторых рук. Он должен был все, и притом досконально, знать сам. Обладая замечательной памятью, Чапаев постоянно держал в уме все те «мелочи», которые подмечал при объездах своих частей. В любой момент он подчас лучше младших командиров знал, подкованы ли в такой-то роте лошади, есть ли для них фураж, успели ли отдохнуть после перехода люди и кони, как обстоит дело с боекомплектом, с харчами.
Вскоре Чапаева назначают командиром вновь формируемой 2-й Николаевской дивизии, состоявшей из трех полков (Балашовским полком командовал Данильченко, Пензенским — Ильин, кавполком имени Гарибальди — Долгушев). В конце сентября этой дивизии дается задание: наступать вдоль реки Камелик на Уральск, имея целью отрезать уральских казаков от белочехов. Это задание было явно не под силу дивизии.
Чапаев ходил мрачнее тучи; но приказ есть приказ, и Чапаев двинулся в глубь уральских степей. Редели ряды бойцов. Полки дивизии с трудом отбивали казачьи лавы, но неуклонно шли вперед. Вот уж взято и селение Таловое — в двух переходах от Уральска. И тут главные силы казачьих войск под командованием генерала Мартынова навалились на 2-ю Николаевскую.
Одну за другой шлет Чапаев телефонограммы: в штарм-4, главкому, в РВС Республики. Он просит о помощи: «Доношу, что бой идет без остановки четверо суток… Потери громадные… Жду поддержки. Положение критическое, противник силами превышает в пять раз…»
Он обвиняет и угрожает: «Если вам дорога товарищеская кровь, напрасно ее не проливайте… Со всех сторон окружен казаками… Жду два дня, если не придет подкрепление, буду пробиваться в тыл…»
Наконец он грозится в сердцах: «Прошу Вашего ходатайства… об увольнении меня с занимаемой должности. Я более не в силах бороться в такой обстановке — десять суток окружен противником, в десять раз превышающим мой отряд, и все же за десять суток мне не дают подкрепления…»
Но все напрасно. Подмоги нет. Проходит еще одиннадцать суток.
Тогда Чапаев решается на отчаянный шаг — без снарядов, со скудным запасом патронов прорвать кольцо врага. На совещании командиров кто-то спросил:
— А если опять не прорвемся, что тогда?
Василий Иванович резко ответил:
— Должны все погибнуть, но во что бы то ни стало прорвать фронт.
Решимость и личная отвага начдива выручили. В ночь на 1 ноября бойцы в отчаянном порыве пробили брешь в кольце врага и вышли из окружения.
В начале ноября Чапаеву, несмотря на трудность обстановки, удалось выровнять положение и даже потеснить противника. «Перевес на нашей стороне. Хутор Бенардак с боем нами взят. Противник бежал в панике по направлению селения Таловое», — доносит он 3 ноября.
Но именно в это время командование 4-й армии, оскорбленное резкими телеграммами Чапаева и видевшее в нем лишь строптивого своенравного командира, находит момент подходящим, чтобы от него отделаться. Воспользовавшись набором слушателей в Академию Генштаба, оно снимает Чапаева с фронта и направляет «на учебу».
Василий Иванович пытался протестовать — ничего не помогло. Тяжело было ему расставаться с боевыми товарищами. Перед сдачей дивизии новому командиру — Дементьеву, командовавшему Малоузенским полком, Чапаев в последний раз объезжал полки, прощался с ними. Бойцы кричали «ура», многие плакали.
Вот и Москва… В черной бурке, с чемоданчиком в руке шагал Чапаев с Павелецкого вокзала к центру города — трамваи не ходили. Как командированного, его устроили в гостинице «Княжий двор». Впервые в жизни Василий Иванович попал в такую комфортабельную обстановку.
Когда Чапаева зачислили слушателем в академию, он превратился в ревностного ученика. Аккуратно конспектировал все лекции. Принялся штудировать учебник географии. Повесил в номере над столом карту мира, подолгу простаивал подле нее с циркулем и карандашом в руке, Порой восклицал, удивленный:
— Швеция! Она же меньше нашего Николаевского уезда!
И все же Чапаева неудержимо тянуло на фронт, к боевым друзьям.
— Конечно, — не раз говорил Василий Иванович соседу по номеру Мищенко, — ученье в академии — дело хорошее, но обидно, — что беляков колотят без нас. Нет, я так долго не выдержу…
Чапаев просил начальника академии откомандировать его на фронт. Но получил отказ. Написал жалостливое письмо председателю РВС 4-й армии Линдову: «Прошу вас покорно отозвать меня в штаб 4-й армии на какую-нибудь должность — командиром или комиссаром в любой полк… Я хочу работать, а не лежать… Так будьте любезны, выведите меня из этих каменных стен».
Линдов ответил, что это не в его власти. С большим трудом Василию Ивановичу удалось добиться откомандирования его на фронт. Однажды вечером Мищенко, возвратившись после занятий, нашел на столе записку: «Не выдержал, потянуло на фронт. Уехал к своим. Спасибо за дружбу. Всего наилучшего. Чапаев».
Василий Иванович возвращался в родные места со смешанным чувством. Было радостно, что снова увидит боевых товарищей. Но и немного тревожно: как поведет себя начальство?
…Новый командующий 4-й армией Фрунзе (вступил в должность 31 января 1919 года) наслушался от работников штаба немало рассказов о «своенравности» и «бесшабашности» Чапаева. А в народе шла молва о бесстрашии и непобедимости Чапая. Чему было верить? Чутье профессионального революционера подсказало Фрунзе правильное решение. 26 февраля Чапаев назначается командиром Александро-Гайской группы, политическим комиссаром в группу он направляет Дмитрия Фурманова, которого Фрунзе знал по совместной работе в Иваново-Вознесенске. Михаил Васильевич не ошибся. Сотрудничество талантливого самородка-полководца и умного, чуткого, тонкого политкомиссара в скором времени дало замечательный сплав. С тех пор Фрунзе (вместе с новым членом Реввоенсовета 4-й армии Куйбышевым) неотступно следил за боевой деятельностью Василия Ивановича.
Получив назначение, Чапаев выехал в селение Александров Гай принимать группу. Радостный шагал он по центральной улице селения в окружении ординарцев и порученцев. Бойцы теснились к нему— сколько времени не видели!
Много рассказывать Чапаеву о житье-бытье в академии не пришлось. Дела захватили его без остатка.
В избе раздавался богатырский храп командиров. А Чапаев все вышагивал циркулем по карте при свете коптилки. Надо было торопиться — в начале марта группа переходила в наступление… Фрунзе поставил перед ней задачу: овладеть станицей Сломихинской и наступать дальше, на Лбищенск, угрожая с тыла белоказакам.
10 марта бригада с боем взяла Сломихинскую. Казачья армия начала быстро откатываться на восток.
Но тут наступление на белоказаков пришлось приостановить. Над республикой нависла новая, более грозная опасность — начался поход Колчака. Один за другим падали советские города: Уфа, Воткинск, Ижевск, Стерлитамак, Бугуруслан… Колчак рвался к Волге. И не только к ней. На вагонах колчаковских поездов, мчавшихся на запад, уже значилась конечная цель: «Уфа — Москва».