Сын небогатого армейского офицера Владимира Яковлевича Куйбышева и провинциальной учительницы Юлии Николаевны, Николай с детства познакомился с несправедливостью и произволом.
Семья жила трудно. Отец, жестоко израненный в бесславную японскую кампанию, медленно умирал, полковой врач был самым частым гостем в доме. Юлия Николаевна допоздна засиживалась над тетрадками — прокормить восьмерых детей на куцее армейское жалованье было очень и очень не просто.
Николай хотел стать инженером, мечтал о технологическом институте. Но денег даже на гимназию не было, и ему пришлось поступить в омский кадетский корпус. Детей ветеранов там содержали бесплатно. В корпусе на Николая косились. Видно, и сюда дошли слухи о «бунтовщике» — старшем брате Валерьяне, которого к этому времени уже несколько раз арестовывали и отправляли в ссылку.
Про Валерьяна и в семье говорили с оглядкой, вполголоса. Николай знал только, что он член РСДРП, во время событий пятого года был связан с рабочими дружинами и сейчас живет неизвестно где. Слухи о нем доходили то из Сибири, то из Самары…
В 1909 году умер отец. Теперь дорога в институт была окончательно закрыта. Осенью двенадцатого года Николай поступил в Александровское военное училище и по окончании получил назначение в 10-й гренадерский Малороссийский полк. Вместе с этим полком в 1914 году он и попал на германский фронт. Три года окопов, долгие месяцы в госпиталях, ордена…
Конечно, стать инженером было бы гораздо лучше. Но работать всюду надо честно. И он работал, хотя и цели войны были неясны и последствия ее ничего хорошего не сулили России. Работал без души, но на совесть.
Коренастый, наголо бритый, неторопливый и рассудительный, Николай Владимирович привлекал сердца солдат неизменной выдержкой, ровным характером, каким-то особым спокойным мужеством. И когда после Октябрьской революции в полку начались выборы командного состава, истосковавшиеся по мирной жизни солдаты вверили ему демобилизационные списки: Н. В. Куйбышев был избран адъютантом (начальником штаба) полка.
В декабре 1917 года, получив отпуск по ранению, Н. В. Куйбышев уехал в Москву. Возвратиться в часть ему уже не пришлось. Фронт разваливался, солдаты разбегались по домам, полки, дивизии, даже целые армии переставали существовать.
Незадолго до демобилизации, приехав к матери в Тамбов в краткосрочный отпуск, Николай Владимирович после долгого перерыва увиделся, наконец, со старшим братом. Эта встреча во многом определила его дальнейший жизненный путь.
Николай Куйбышев и раньше сочувственно относился к революции, положительно оценивал те преобразования, которые принесла она русской армии, был близок к солдатам своего полка, поддерживавшим большевистскую программу. А после долгих ночных бесед с братом, многое передумав и поняв, Николай Владимирович окончательно, душой и сердцем стал на сторону восставшего народа.
Человек достаточно технически грамотный, он, очутившись в Москве, поступает на службу в радиоотдел Наркомпочтеля, а вскоре, в июле 1918 года, вступает в ряды Красной Армии. Молодому капитану сразу же доверяют ответственный пост. Его назначают членом Высшей Военной Инспекции. Сейчас, когда его знания и силы были поставлены на службу родному народу, Николай Владимирович всей душой отдается прежде нелюбимому военному делу. И уже через несколько месяцев работы по переформированию войск Южной завесы Новохоперский уездный комитет партии большевиков выдал Н. В. Куйбышеву членский билет РКП (б).
Вскоре Н. В. Куйбышев — комиссар 3-й стрелковой дивизии на Украине, одновременно возглавляет дивизионный политотдел, становится членом ревтрибунала. В начале августа 1919 года, в трудных боевых условиях он принял командование дивизией, а в октябре, когда между Брянском и Кромами началось сосредоточение ударной группы по отражению деникинцев, был отозван в распоряжение командарма-13. Таков был новый командир 3-й бригады, человек, которому вместе с 9-й стрелковой дивизией предстояло пройти долгий, трудный и славный путь от Орла до Батуми.
Захват Орла был началом заката деникинской армии. Упорное сопротивление отступавших частей Красной Армии, жестокие встречные бои, которые вынуждены были вести белогвардейцы буквально на каждом этапе своего бесславного похода, сильно ослабили войска Деникина. Заветная цель всей кампании была совсем близка, до Москвы оставалось каких-нибудь 350 километров, но продолжать наступление прежними темпами белые уже не могли.
В середине октября Реввоенсовет Южного фронта получил задание Политбюро ЦК РКП (б) готовить контрудар в районе Орла и Новосиля. Вскоре ударная группа, спешно созданная командованием фронта из Латышской стрелковой дивизии, бригады П. А. Павлова, бригады червонных казаков В. М. Примакова и других частей, перешла в наступление, выбила дроздовцев из Кром и нависла над фронтом корниловской дивизии белых, занимавшей Орел. На Южном фронте назревали большие перемены.
9-я стрелковая дивизия, пополнившая свой состав бойцами маршевых рот и частей, отступивших из Орла, в результате переформирования насчитывала теперь более 7 тысяч штыков. Ей были приданы также три броневика и значительные по тому времени силы артиллерийской поддержки. Началась подготовка к наступлению на Орел.
…В штабе 79-го полка многолюдно и шумно. Сюда на первое оперативное совещание с новым командиром собрались и ветераны бригады и новички, только вчера прибывшие из Москвы, Тулы, Питера.
Ждали Куйбышева, который вместе с военкомом Зайцевым задержался у начдива Солодухина, и, как почти всегда бывает в таких случаях, припоминали все, что доводилось когда-либо слышать о новом начальнике.
— Это не тот ли Куйбышев, что в пятом году оружие нам в Питер доставлял? — предположил седой коренастый батальонный, путиловец, оказавшийся в Курске во время подавления эсеровского мятежа. — Я его еще в Смольном на апрельской конференции большевиков потом видел. Только вроде бы он не военный, а этот, слышно, офицер…
— Уж точно не тот, — по-волжски окая, опроверг его один из командиров недавно прибывшего пополнения. — Куйбышева я, товарищи, хорошо знаю, он у нас в Самаре всей советской власти голова был и на конференцию в апреле от самарских большевиков ездил. Только зовут его Валерьяном, нашего же будто не так. А что насчет погон, так тому Куйбышеву их точно нашивать не приходилось, его с пятого года несчетно арестовывали, по тюрьмам да каторгам гноили. — И повернулся к командиру разведчиков. — А ты что молчишь, Батрацкий, тебе ведь по должности все знать положено.
— Зовут комбрига Николай Владимирович, воевал на германской, трижды ранен, дослужился до капитана, в партии с прошлого года. Председателю Самарского губсовдепа Куйбышеву приходится младшим братом. Все, — сухо отрезал Батрацкий, не принимая шутливого тона.
— Слышь-ка, — начал было самарец, но его перебил громкий, чуть сипловатый голос:
— Здравствуйте, товарищи! — Через порог, отряхивая с шинели капли стаявшего снега, шагнул Куйбышев.
А через несколько минут, познакомившись со своими будущими соратниками, комбриг начал совещание.
Начштаба доложил о состоянии частей, наличии боеприпасов, дислокации. Куйбышев слушал молча, время от времени делая какие-то пометки в полевой книжке. Потом встал, неторопливо прошелся взад-вперед по комнате, остановился в углу, так, чтоб видеть всех сразу, поднял руку.
— Так, ясно. Теперь прошу внимания. Патронов у нас мало, хороших же стрелков и того меньше. А корниловцы и казаки с детских лет с оружием дружат. Поэтому — первое. В каждой роте отобрать лучших стрелков, выделить опытных пулеметчиков, если надо — провести проверочные стрельбы, даже это разрешаю, но обязательно создать огневые группы. Второе. Подготовить фашины и маты из веток, чтоб на проволоке не задерживаться, сразу прорываться до штыковой. Рукопашной белые не выдержат, дисциплину на грабежах да расстрелах порастеряли. Третье. Во всех частях провести политбеседы. Есть указание Ленина — к Москве Деникина не пускать. Отступили мы далеко, назад пути нет. На месте топтаться нам нельзя, значит, гнать будем белых, и гнать беспощадно до самого моря. А теперь попрошу к карте…