24 августа, покончив с действиями под Каховкой, авиагруппа перебазировалась на центральное направление Южного фронта, в район Александровска. Аэродром располагался в том месте, где ныне построен Днепрогэс.
За два десятка последующих дней авиагруппа выполнила ряд очень важных разведок и налетов на белых с бомбометанием, обстрелом, сбрасыванием стрел и агитлитературы. В связи с тем, что, понеся жестокий урон от налетов авиации, белые стали предпринимать все большие меры предосторожности, пришлось изменить и тактику налетов. Если раньше массированный штурмовой налет длился всего десять минут, то теперь налеты пришлось растягивать до 40–50 минут, нанося удары как бы конвейером из самолетов, следующих с небольшими интервалами один за другим. Это заставляло белую конницу подолгу не выходить из укрытий, путало вражескому командованию намеченные темпы продвижения и доводило личный состав белогвардейских частей буквально до исступления. Продолжалась эта работа вплоть до окончательной победы над Врангелем.
Как уже упоминалось, при перебазировании в Александровск группе были приданы два тяжелых бомбардировщика типа «Илья Муромец». Павлов, сам летавший только на истребителях и имевший дело не более чем с двухместными самолетами, сразу оценил возможности самолетов-гигантов и проявил к их экипажам особое внимание.
В первый же день с корабля «Илья Муромец» летчика Ф. Шкудова был подбит у станции Пришиб белогвардейский бронепоезд. О том, насколько ожесточенно белые при этом оборонялись, можно судить по рассказу командира второго корабля А. Туманского, который через несколько дней и довершил разгром бронепоезда. В его самолете было обнаружено 208 пробоин, а у Шкудова — еще больше. Никакие другие самолеты не выдержали бы такого обстрела, да и не смогли бы поднять бомбы столь крупного калибра, чтобы вывести из строя бронепоезд.
Другой налет произвел корабль А. Туманского в сопровождении двух истребителей на станицу Фридрихсфельд. Там Врангель собирался торжественно принимать парад своих войск. Парад не состоялся — огромное скопление белых войск было рассеяно.
8 сентября тот же А. Туманский получил задание произвести налет на станцию Джанкой, а на обратном пути разбомбить аэродром белых у станции Федоровка. Погода была нелетная — низкие облака, дождь, местами туман, и все-таки Туманский полетел. Его порывался сопровождать на истребителе Павлов, но Туманский его отговорил:
— Иван Ульянович, прошу вас, не надо. Не хочу беспокоиться за вас больше, чем за самого себя… Увидите, все будет благополучно…
— Ну ладно, — ответил, немного подумав, Павлов, — лети, черт тебя побери, и ни пуха ни пера. Встречать буду.
Полет проходил на высоте всего 30–50 метров — выше не пускали тучи. Разгромив эшелоны в Джанкое, повернули к Федоровке, где никто не ждал, что в такую муть может появиться советский самолет, и сбросили все оставшиеся бомбы на линейку из шести «хевилендов», самых мощных машин в авиации белых. Четыре из них были уничтожены, остальные повреждены. Насколько этот урон был белым чувствителен, можно судить по тому, что «хевилендов» у них было всего 20, прочие же машины не шли в счет из-за низкого качества.
Пока «Муромец» отсутствовал, Павлов не покидал аэродрома, он первый встретил и расцеловал вернувшихся летчиков. По его представлению, командарм Уборевич в тот же день лично прикрепил к гимнастерке Туманского орден Красного Знамени.
Вот как характеризует деятельность Ивана Ульяновича Павлова за период, предшествовавший новому назначению, изданный в те дни приказ Революционного Военного Совета Республики:
«Награждается вторично орденом Красного Знамени пом. начальника воздушного флота Юго-Западного фронта Павлов И. У. за то, что во время наступления наших войск в районе 13-й армии и группы т. Эйдемана он, руководя групповыми полетами, организовал эти полеты настолько хорошо, что в течение месяца эта группа, насчитывая до 500 полетных часов и 200 пудов сброшенных бомб, сумела дать исключительные по ценности сведения о противнике.
Обнаруживая группировки крупных сил противника, красные летчики, совершая полеты на минимальной высоте, не раз рассеивали скопления белых войск бомбами и пулеметным огнем.
При этом т. Павлов своей энергией, неустрашимостью и храбростью увлекал своих товарищей к полетам во всякую погоду и в любое время дня и ночи».
Свой первый орден Красного Знамени Иван Ульянович получил за бои под Казанью. Третий же был ему присужден позже — по окончании гражданской войны, когда рассмотрение соответствующих документов выявило много ранее не отмеченных подвигов.
На этом закончилась боевая работа И. У. Павлова, и началась его кипучая деятельность по реорганизации и дальнейшему укреплению мощи Советских Военно-Воздушных Сил.
По окончании гражданской войны командование Красной Армии, высоко ценя энергию и организаторские способности Ивана Ульяновича, использовало его на высших руководящих должностях. Он был последовательно начальником авиации Киевского, Северо-Кавказского и Московского военных округов, а затем заместителем инспектора и главным инспектором Военно-Воздушных Сил Рабоче-Крестьянской Красной Армии. Большая служебная нагрузка не мешала ему в те годы окончить Высшие академические курсы, усиленно работать над своим образованием и все для того, чтобы уметь лучше учить и воспитывать советскую авиационную молодежь. Иван Ульянович глубоко заинтересовался планерным спортом, справедливо увидев в нем замечательную первоначальную школу для отбора молодежи, способной к летной профессии, и для обучения ее полетам еще до приема в авиационные школы.
На беду, год от года начало сдавать железное ранее здоровье Ивана Ульяновича. Сказывались последствия перенесенной им в годы гражданской войны тяжелой аварии из-за отказа мотора при полете в наступающей темноте над незнакомой местностью. Тогда он сильно разбил голову, повредил левое бедро и плечо. Лечиться было некогда, да и советы врачей оказались в большей части невыполнимы, поскольку в те годы нашей крайней нищеты и лишений не было не только нужных медикаментов, но и хорошего питания. И что ни пыталась делать Биби-Сара для укрепления пошатнувшегося здоровья мужа, толку было мало. Особенно мучили Ивана Ульяновича постоянные сильнейшие головные боли.
И в таком состоянии Иван Ульянович все же продолжал летать и даже уверял, что после полетов у него голова болит меньше. Без полетов он просто жить не мог!
Продолжал он полеты и когда стал главным инспектором ВВС и мог бы просто приказывать, чтобы его доставляли другие летчики в ту часть, которую предстояло обследовать. Нет, он всегда летел сам, конечно на одноместном истребителе. Только год от года менялся тип этих истребителей. Если в начале восстановительного периода, когда наша авиационная промышленность только строилась и мы еще были вынуждены закупать материальную часть за границей, это были самолеты иностранных марок, то потом их сменяли истребители все новых и лучших советских типов.
Но какой бы тип истребителя ни вводился в те годы на вооружение наших ВВС, личный самолет Ивана Ульяновича Павлова можно было узнать издали — он всегда был выкрашен в серебряный цвет, а на бортах его фюзеляжа на фоне красного знамени выделялась одна и та же надпись: «За ВКП (б)!»
Этот девиз выражал собою весь дух Павлова: ведь действительно каждый его полет был посвящен партии, развитию и укреплению нашего воздушного флота — детища партии.
«Таким чудесным, влюбленным в авиацию большевиком, близким товарищем и другом был Иван Ульянович для своих соратников, таким он останется в памяти всех знавших его людей», — писал после его преждевременной смерти от тяжелой болезни, последовавшей 11 апреля 1936 года, один из тогдашних высших руководителей наших ВВС — комкор В. В. Хрипин.
К этим словам нечего добавить. Память об Иване Ульяновиче Павлове должна навсегда сохраниться в героической истории советской военной авиации.