В принципе приведённой информации уже вполне достаточно для искомого вывода, но для пущей наглядности я приведу ещё один пример, после которого этот вывод без труда сформулирует вместе со мной каждый, кто читает эти строки.
В 1916 году по просьбе французского правительства во Францию было послано несколько русских пехотных бригад. К весне 1917 года их численность составляла около 44 тысяч солдат и офицеров. Русские войска принимали участие в боевых действиях на Западном фронте. Летом 1917 года, после провала русского наступления, солдаты, возглавляемые созданным ими Советом депутатов, отказались идти воевать и потребовали возвращения в Россию. 3 сентября лагерь русских войск был подвергнут артиллерийскому обстрелу, и французские войска во взаимодействии с оставшимися верными Временному правительству подразделениями к 10 сентября подавили выступление русских солдат. Часть из них была брошена в тюрьмы, отправлена на каторгу.
А вот как описывал Н. Н. Суханов реакцию на этот эпизод официальных российских правительственных кругов:
«В те же дни наше правительство по доброй воле напечатало длинное официальное сообщение о мятеже русских войск во Франции. Сообщение было составлено в самых гнусных тонах и пропитано все той же клеветой против русского солдата. Действительное положение дел там не выясняется ни единым словом. Ничего, кроме классической ссылки на большевистскую агитацию. В результате этой агитации наш несчастный отряд, брошенный французскому капиталу для непосредственного потребления, потерял при усмирении 8 человек убитыми и 44 ранеными.
Действительное положение дел было описано в телеграмме собственного корреспондента „Новой жизни“. Российское пушечное мясо содержалось в прекрасной Франции так же, как содержались там „цветные войска“, на положении скотины. Русских держали изолированно, не допуская сношений с внешним миром, кормили плохо, обещания вернуть на родину не выполняли в течение полугода. „Большевиков“ сочинили для оправдания кровавой расправы… Все эти сведения ходили по зарубежной печати. Но ведомство Терещенки (министерство иностранных дел — А.Н.) распорядилось задержать телеграмму нашего корреспондента. Мы получили ее окольными путями (выделено мной — А.Н.)».
Лично для меня этот небольшой, локальный эпизод в долгой истории первой мировой войны прояснил ситуацию полностью.
Таким образом, можно попытаться сформулировать основной смысл масонского правления в России: любой ценой вывести Россию с театра мировой войны при условии как можно дольшего сохранения с её стороны союзных обязательств; после такого выведения вопросы послевоенного устройства Европы решаются без участия России.
XXXV. Вопрос о войне требует скорейшего решения
Когда улеглась июльская буря и определились основные последствия произошедшего в те дни бифуркационного перегиба, настал очередной «момент истины» в русской революции. Беспорядочное отступление войск после германских контрударов, сопровождаемое массовым дезертирством, требовало скорейшего, экстреннейшего решения основного вопроса русской революции — вопроса о войне.
И парадокс послеиюльской ситуации заключался как раз в том, что ни одна из политических сил, имевших внятные планы решения этого вопроса, не обладала сколько-нибудь заметными позициями в структуре посткризисной власти. Формально эта структура охватывала весьма широкий политспектр от меньшевиков слева до отдельных представителей кадетов справа. В вопросе о войне и мире власть опиралась на крайне маловнятную платформу неукоснительной верности союзническим обязательствам и продолжения войны (которая теперь стыдливо-риторически именовалась обороной отечества) до полного разгрома противника, но при этом не обладала практически никакими ресурсами для реализации этой платформы, потому как армия дальше воевать отказывалась категорически.
Находящиеся на левом от властей фланге большевики после июльских событий были рассеяны — кто был в бегах, а кто и в тюрьмах, — а потому включить механизм реализации своей мирной программы не имели физической возможности. (Этот механизм они, взяв власть, включат несколько месяцев спустя, в результате чего Россия, выйдя из империалистической войны, окажется ввергнутой в войну гражданскую.) Поэтому было вполне логичным, что вопрос о войне попыталась решить политическая сила, разместившаяся по другую сторону властных структур, на противоположном от большевиков фланге — правом. Эта сила — высшее офицерство и примыкавшие к нему сильно потрёпанные революционной бурей монархические, октябристские и правокадетские круги.
Понятно, что избранный этой силой механизм решения военного вопроса был прямо противоположен большевистскому: не немедленные мирные переговоры, а разгром врага до его полной капитуляции. Процедура реализации этого механизма предполагалась следующая:
• выдвижение военного диктатора, который должен объявить о своей полной ответственности за дальнейшую судьбу страны;
• принятие диктатором под объявленную ответственность всей полноты власти — законодательной, исполнительной, судебной, военной: если Временное правительство пойдёт на передачу власти добровольно, то оная передача оформляется соответствующим правительственным декретом; если откажется, то полнота власти приобретается диктатором путём свержения правительства;
• диктатор любыми мерами, вплоть до самых жесточайших, восстанавливает в армии дисциплину и боеспособность;
• возрождённая армия в согласии с доблестными союзниками в кратчайшие сроки обеспечивает разгром врага и пир победителей.
Что же из всего этого получилось? И почему?
XXXVI. Провал генерала Корнилова
Как и многие другие видные исторические деятели времён русской революции, генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов выдвинулся на авансцену событий неожиданно и полуслучайно.
С начала мая Корнилов — командующий 8-й армией Юго-Западного фронта. Именно эта армия имела наибольший успех во время июньского наступления. И 7 июля Корнилов вполне закономерно принимает командование Юго-Западным фронтом. И в тот же день направляет Временному правительству телеграмму с комплектом предложений по нормализации обстановки в армии, составленную в таких вот выражениях:
«Армия обезумевших тёмных людей, не ограждавшихся властью от систематического развращения и разложения…бежит… Необходимо немедленно… введение смертной казни и учреждение полевых судов на театре военных действий».
8 июля предложенные Корниловым меры поддержал главнокомандующий Брусилов, а 9-го их санкционировал недавно испечённый министр-председатель (но при этом по-прежнему и военный, и морской министр тоже) Керенский. Ну а уже 19 июля Корнилов оказался на месте Брусилова. Вот как мотивирует это перемещение Керенский:
«Когда я во время прорыва под Тарнополем и начала немецкого контрнаступления в Галиции предложил главнокомандующему генералу Брусилову заменить некомпетентного генерала Гутора генералом Корниловым на посту главнокомандующего галицийским фронтом, то столкнулся с его стороны с такими же возражениями, какие Гучков выслушивал от Алексеева (в ответ на намерение Гучкова назначить Корнилова командующим армиями Северного фронта Алексеев пригрозил подать в отставку — А.Н.). Тем не менее, Корнилов получил назначение на этот пост. Точно так же вопреки мнению военных властей я 1 августа (Керенский использует даты по новому стилю — А.Н.) назначил генерала Корнилова главнокомандующим русской армией вместо генерала Брусилова, больше не желавшего занимать это место (выделено мной — А.Н.)».
Свеженазначенный главком начал не с чего-нибудь, а с ультиматума (ход, уже проверенный — и сработавший! — при назначении командующим фронтом), в котором требовал распространения смертной казни на тыл и соглашался принять пост главнокомандующего только на условиях «ответственности перед собственной совестью и всем народом» (Иоффе Г.3. Указ. соч. С.83), но не перед Временным правительством. Керенский не без основания полагает (см. Керенский А. Ф. Указ. соч. С.275), что решение о выдвижении Корнилова в диктаторы было принято правыми кругами ещё до назначения его командующим фронтом, — этим и объясняется ультимативность высказываний при принятии им обоих постов.
Ну а дальше — началась реализация программы правых сил.