Ввиду распространявшихся слухов о том, что георгиевский батальон, к поезду которого перед его уходом из Ставки был прицеплен вагон, в котором ехал я и сопровождавшие меня офицеры, представлял собою карательный отряд, категорически утверждаю, что батальон такого назначения не имел, а наравне с другими частями, предназначенными тогда к отправлению из армии в Петроградский военный округ, должен был поступить в гарнизон Петрограда или одного из тех ближайших к нему пунктов, которые имеют значение в отношении обеспечения армии и флота всем необходимым (Колпино, Сестрорецк).
Если же появление этого батальона вечером 1 марта на ст. Царское Село вызвало какие-то опасения среди тех или других групп населения Петрограда, то принятое мною еще 28 февраля до выезда из Ставки и указанное выше решение — первоначально, до выяснения положения дел в Петрограде, в него отнюдь не входить, а оставаться в одном из ближайших к нему более значительных пунктов, в данном случае в Царском Селе, а затем, когда положение дел стало выясняться, мое новое добровольное решение отойти на станцию Вырица, что в 30–35 верстах южнее последнего, — представлялись соответствующими обстановке и были вполне целесообразны; ибо дальнейшее затем пребывание георгиевского батальона в Царском Селе могло повести к столкновению с местным гарнизоном и большому беспорядку, что еще более обострило бы положение дел с другими возможными вредными последствиями.
На станции же Вырицы я решил ожидать исхода переговоров во Пскове между Николаем II и той депутациею, о которой гласила шифрованная телеграмма генерала Алексеева, полученная мною в Царском Селе в ночь с 1 на 2 марта по моему туда прибытии и до выяснения окончательной обстановки. А затем, по выяснении окончательного положения дел в Петрограде и наступления успокоения, предстояло решить вопрос о вводе туда, как указано выше, на некоторое время прибывающих из армий частей войск с целью облегчения службы запасных батальонов Петрограда по охране имеющих значение для обороны заводов и других учреждений и по поддержанию порядка вообще, дабы дать этим батальонам возможность уделить более времени своему главному назначению, а именно занятиям делом боевой подготовки укомплектования с надлежащим напряжением. Ввод названных войск в Петроград извне, при сложившихся обстоятельствах, представлял, однако, операцию далеко не легкую и простую, ибо, кроме надлежащего соглашения с распоряжавшимся в Петрограде председателем Государственной думы, требовалось еще принятие таких особых мер предосторожности, которые могли бы предупредить или парализовать возможность развития дальнейших вредных последствий от выступлений со стрельбою против входящих извне войск со стороны отдельных групп солдат и иных лиц. Из докладов командированных из Петрограда в мое распоряжение полковника Доманевского и подполковника Тилли надо было заключить, что особенно опасными в этом отношении представлялись появлявшиеся в Петрограде и окрестностях броневые автомобили с пулеметами и разъезжавшие в большом количестве с производившими из ружей и пулеметов стрельбу солдатами и частными лицами. По вопросу о порядке вступления означенных войск в Петроград были высказаны лишь некоторые соображения, но так как надобности в том не представлялось, то по сему делу не было принимаемо ни решений, ни делаемо сношений.
2 марта я предполагал на некоторое время оставить Вырицу, дабы переговорить с вами, по вашему вызову, на линии Варшавской железной дороги и повидать командиров частей Царскосельского гарнизона и высадившийся на ст. Александровской (Варшав. ж. д.) 67-й пехотный Тарутинский полк. Но от всего этого должен был отказаться по настоянию руководившего железнодорожным движением инженера Бубликова, сообщившего, что мой переезд с Витебской линии жел. дор. на Варшавскую может задержать следование императорского поезда.
В дополнение изложенного о рассматриваемой поездке считаю нужным доложить, что 1 марта, при следовании воинского поезда, в котором я ехал, от ст. Дно до ст. Вырица, для задержания солдат, одетых частью в установленную для них форму, а частью в штатское платье, и нескольких частных лиц, отбиравших оружие у офицеров двух встречных поездов, пришлось прибегнуть к силе, но без употребления оружия. Об этом и о беспорядках, которые чинились солдатами и частными лицами в поездах и на станциях, и о наличии у них оружия мне докладывал комендант ст. Дно. А заведующий перевозкой войск полковник Лебедев, докладывая о том же телеграммою № 555, просил моих распоряжений. Некоторые из задержанных, как докладывали мне, имели при себе по нескольку экземпляров оружия. Наскочивший, вероятно, нечаянно вплотную на меня при выскакивании из пассажирского вагона, солдат имел при себе три офицерских шашки.
Из изложенного видно, что раздутая газетами моя поездка, случайно совпавшая с поездкой георгиевского батальона, в район Петрограда являлась и для меня, и для батальона следованием к месту нового назначения и отнюдь не преследовала каких-либо карательных целей.
Теперь перехожу к вопросу о тех опасениях, которые почему-то имел Киевский Исполнительный комитет в связи с моими знакомствами в Киеве. Под этим вопросом, как я должен был заключить из объяснений бывшего в числе других лиц, объявлявших мне постановление этого комитета, члена Государственной думы Н. Н. Чихачева, приходится разуметь и вопрос о моей верности Временному правительству и отечеству.
По этому последнему вопросу прежде всего могу сказать, что за время моей службы при монархическом режиме я трижды приносил присягу на верность службы и каждый раз не только царю, но и отечеству. Поэтому отречение последнего царя отнюдь не освобождало меня от верности службы отечеству и всем властям, отечеством поставленным, даже и в таком случае, если бы и не последовало распоряжения об особой присяге Временному правительству и отечеству, каковую присягу я принял 9-го сего марта в Могилеве-губернском вместе с всеми прочими воинскими чинами, тогда там находившимися.
Не сомневаюсь, что моя честная, чуждая искательства или чего-либо тому подобного офицерская служба в течение 47 {1} м тех благ, которые может дать новый государственный строй отечеству.
Теперь коснусь вопроса о моих знакомствах.
К жизни и делам кругов придворных и аристократических соприкосновений я почти не имел вовсе, а к жизни и делам кругов светских весьма мало. К тому же мои служебные занятия и служебные разъезды по округу, которым я командовал перед войною 5color=''Black''>II {1} о том, чтобы все министры исполняли требования главнокомандующего войсками Петроградского военного округа беспрекословно, считаю необходимым доложить следующее.
Будучи вечером 27 февраля с. г. назначен главнокомандующим войсками Петроградского военного округа и зная те затруднения, которые испытывает район по части продовольствия и по части угля и прочего сырья для заводов, работающих на оборону, а также те трения или недоразумения, которые имели место между генералом Хабаловым и министром внутренних дел по вопросам полицейского характера, а с другой стороны, озабочиваясь устранением этих затруднений и недоразумений и образованием хотя бы двухнедельного запаса продовольствия и угля, я решил просить бывшего императора дать указания соответствующим министрам, т. е. министрам земледелия, промышленности и торговли, путей сообщения и внутренних дел о том, чтобы они удовлетворяли мои просьбы по указанным делам без задержек.
Доложить по этому вопросу Николаю II я предполагал утром 28 февраля, перед своим отъездом; но, узнав на станции ж. д. после полуночи того же числа, что он сейчас прибыл в императорский поезд и скоро уезжает в Царское Село, я тотчас же пошел к этому поезду и был принят бывшим императором.
По докладе упомянутого вопроса, причем я доложил, что я не позволю себе злоупотреблять излишними преувеличенными ходатайствами в трудном деле подвоза продовольствия и угля, Николай II приказал мне передать генералу Алексееву его, Николая II, „приказание“ сообщить председателю Совета министров о том, чтобы все министры исполняли требования главнокомандующего войсками Петроградского военного округа беспрекословно. Затем приказание это Николаем II было повторено. В промежутке между отдачею сего приказания в первый раз и повторением его или же после повторения я доложил еще раз, что прошу лишь о содействии только 4 министров.
Передавая того же 28 февраля перед своим отъездом из Ставки приведенное приказание начальнику Штаба генералу Алексееву в письменном изложении и дословно, я просил последнего сделать соответствующим телеграфным запросом проверку и подтверждение правильности передачи мною приказания бывшего царя и тем устранить возможность каких-либо недоразумений. Пользование этим приказанием, несомненно, давало Петроградскому военному округу много преимуществ в отношении продовольствия и угля. Но та, без надобности, весьма сильная форма, в которую было это приказание (исполнить „беспрекословно“) облечено и которая касалась всех министров, не могла способствовать установлению с первых же дней предстоящей моей службы в Петрограде тех благожелательных отношений между мною и учреждениями других ведомств, которые были необходимы в переживаемую трудную пору. Поэтому я должен был бы всемерно избегать пользования этим приказанием даже и в том случае, если бы сие последнее было подтверждено по запросу, о котором я просил. А так как ни сведений о результатах проверки, ни о подтверждении приведенного приказания Николая II, ни какого-либо иного распоряжения, облекающего меня правом предъявлять такие требования, я не получал, то вопрос о снабжении меня, по должности главнокомандующего войсками Петроградского военного округа, особыми правами по отношению к министрам отпал сам собою.