Вместо этого Государь без долгих и тягостных размышлений сломя голову ринулся в Царское Село, к жене и детям, разом утратив связь и со Ставкой (в которой остался как бы исполнять обязанности начштаба масон генерал М. В. Алексеев), и с Петроградом (где Совет министров в одночасье просто разбежался, а командующий Петроградским военным округом генерал С. С. Хабалов впал в прострацию, не умея отдать внятных приказов даже тем немногочисленным частям, которые сохраняли верность присяге), и с отправившимся извилистым «карательным» маршрутом на Петроград генералом-«диктатором» Н. И. Ивановым.
Тем самым Государь своим собственным сознательным решением отказался от влияния на ход событий в самый решающий момент и практически добровольно поменял свой статус Всероссийского самодержца на тоже в своём роде нелёгкий (а 16 месяцев спустя оказавшийся и вовсе трагическим) статус практически единственной жертвы революции за её первый период. Во всяком случае единственной из тех лиц, которые реально были способны в те бифуркационные дни повлиять на ход истории. И которые — так или иначе — на этот ход повлияли. Кто своими действиями, а кто — сознательным отказом от таковых.
В Приложении 7 я привожу небольшие выдержки из дневника, который Николай продолжал вести в дни революции, — выдержки, как нельзя лучше характеризующие характер Государя и его отношение к происходящему.
XIII. Ещё раз о сослагательном наклонении в истории
Позволю себе ещё одно, может быть, и избыточное, но необходимое отступление.
История не знает сослагательного наклонения — этот тезис для меня неоспорим. И если я намекаю на какие-то возможные или сколь-нибудь вероятные альтернативы, то отнюдь не с целью выстраивания альтернативных исторических концепций в духе А. Лазарчука или С. Переслегина. Альтернативная история — это отрасль фантастики, и не более того; и я прекрасно отдаю себе в этом отчёт. Я намекаю на возможные альтернативы исключительно с целью показать, что историю делают люди (это вообще один из основных лейтмотивов заметок), а не «высшие силы» и «объективные обстоятельства». «Высшие силы», если угодно, лишь устанавливают объективные законы мироздания, и на этом их компетенция заканчивается. А «объективные обстоятельства» — это всего-навсего точка приложения энергии действия субъектов истории — людей. И безоговорочно подчиняются им, при условии, что указанные действия (а) вызваны целеполаганием наивысшего приоритета, (б) хорошо продуманы и (в) подкреплены достаточным количеством биокинетической энергии людей, их осуществляющих. При таких условиях и «объективно невозможное» становится возможным. А при отсутствии вышеперечисленного — и элементарная задача не решается.
Вот с учётом такого дисклеймера я и предлагаю оценить (в сравнении!), насколько «нерешаема» была в феврале 17-го задача свержения императорской власти в России и, напротив, насколько «элементарна» была задача её защиты от солдатского бунта в Петрограде.
27 февраля. Несколько тысяч озлобленных солдат на улицах Петрограда. Правительство самоустранилось. Царь (пока ещё) — в Ставке, в Могилёве, но уже собирается отправляться в Царское Село. Дума не подчиняется указу о её роспуске и формирует Временный комитет, готовый принять верховную власть в державе. Параллельно заводские комитеты избирают представителей в Совет рабочих депутатов, который собирается на своё первое заседание в ночь на 28-е, обозначая ещё один (как вскоре выясняется, главный) источник власти.
Всё это, конечно, чрезвычайно неприятно. Но при этом очевидно, что совершенно не смертельно.
В самом деле, фронт стоит незыблемо. Дисциплина в действующей армии безукоризненная. Лояльность к императорской власти в среде высшего офицерства практически абсолютна.
Действовать, однако, надо было быстро и решительно. Всё решали не дни — часы. Окажись чуть-чуть порасторопнее командующий округом Хабалов, загони он взбунтовавшуюся солдатню в казармы — и вот уже отсутствует почва для потока телеграмм Государю от командующих фронтами с поддержкой идеи отречения. Вышвырни вовремя из железнодорожного министерства комиссара Бубликова — и вот уже пусть и бестолковый царь, но едет туда, куда ему надо, а не туда, куда надо революции. В конце концов, не петляй «диктатор» Иванов со снятыми с фронта войсками вокруг столицы, а войди в неё сразу, отдав войскам чёткий недвусмысленный приказ, — и никакой революции нет в помине!
Утопия — скажете вы, мои умудрённые 90-летней временной дистанцией читатели?! — Конечно, утопия, — смиренно соглашусь я, ни на секунду не забывая тезис о сослагательном наклонении в истории.
Но вот вам один, всего один эпизод из позднефевральских дней 1917 года, поразмышляв над которым, вы, может быть, хоть на немного — но усомнитесь в незыблемости своих представлений о «логике истории» и «объективном» характере всего, что в ней происходит.
XIV. Герой уходящего времени
Александр Павлович Кутепов, полковник Лейб-гвардии Преображенского полка, прибыл в Петроград в трёхнедельный отпуск в двадцатых числах февраля 1917 года. 27-го утром его неожиданно вызывает командующий Округом генерал Хабалов и назначает командиром карательного отряда с приказом «оцепить район от Литейного моста до Николаевского вокзала и всё, что будет в этом районе, загнать к Неве к там привести в порядок» (Первые дни революции в Петрограде. Отрывки из воспоминаний А. П. Кутепова. В кн.: Генерал А. П. Кутепов: Воспоминания. Мемуары. Мн., Харвест, 2004. С.160). Для выполнения задачи командующий Округом сумел выделить роту (из 48 рядов) Л.-гв. Кексгольмского запасного полка с одним пулемётом, роту Л.-гв. Преображенского запасного полка (в 32 ряда) и в Пассаже другую роту того же полка, того же состава, а также пулемётную полуроту в 12 пулемётов. Ну и на прощанье пообещал дополнительно прислать «все, что возможно» (Там же).
Действуя решительно и ответственно, Кутепов развернул вверенные ему части на обширной территории, разоружил и разогнал шляющиеся толпы, загнал в казармы несколько сотен высыпавших на улицы солдат-запасников и до вечера удерживал под своим контролем обширный кусок бушующей столицы.
Однако, обещанных подкреплений от Хабалова Кутепов так и не дождался. (Командующий Округом вместе со всем градоначальством был озабочен переездом в Адмиралтейство, чтобы там протянуть в относительной безопасности ещё немного, и о своём обещании командиру карательного отряда за переездными делами, видно, позабыл.) Да и невозможно было бесконечно оборонять несколько кварталов города, в то время как вся остальная столица охвачена революционным пожаром.
К вечеру, осознав недееспособность властей, полковник Кутепов отдал приказ своим войскам возвращаться в казармы, а сам укрылся на ночлег в доме графа Мусина-Пушкина.
А вскоре убыл на фронт, в воюющую (пока ещё) армию.
Трагедия жертвы революции Государя-императора Николая II состояла в том, что он оказался не способен опереться в своей кадровой политике на таких людей, как А. П. Кутепов, предпочитая расставлять на высшие командные посты таких, как М. В. Алексеев, Н. В. Рузский, Н. И. Иванов, С. С. Хабалов, а в трудный час — сетовать на «кругом измену и трусость и обман».
Увы, но история действительно не терпит сослагательного наклонения, а потому царский режим в России действительно был обречён. Благодаря конкретным действиям (и бездействию) конкретных людей.
XV. «Собаке — собачья смерть» (классика)
Надолго же нам пришлось застрять в четырёх зимних днях 1917 года. Зато, надеюсь, мы лучше стали понимать, кто именно крутанул колесо истории России в самый переломный её момент, крутанул именно в том направлении, которое привело цивилизацию в настоящее время. Это четыре героя (Бубликов, Суханов, Стеклов, Соколов), сделавшие всё от них зависящее, для того чтобы обеспечить и закрепить успех дела революции; два антигероя (Гучков, Милюков), пытавшихся использовать революцию в свою пользу, а в результате она использовала их — в свою; жертва революции (император Николай II), сознательно отказавшийся от активного влияния на события, предпочтя пассивный уход и мученический венец; и, наконец, герой уходящего времени (Кутепов), преподавший современникам и потомкам сколь наглядный, столь и бесполезный урок на тему «как могла бы пойти история, если бы таких, как он, оказалось чуть-чуть побольше в нужное время в нужном месте».
Давайте отдадим ещё один мистический прощальный поклон тем четырём февральско-мартовским дням 1917 года и всё-таки вспомним фамилию человека, который начал Февральскую революцию. Тимофей Кирпичников, старший фельдфебель учебной команды Волынского полка.