27-го мая у реки Сан в Галиции, близ Синявы, Ширванский полк был окружен немцами, так что с трудом пробился, отступая под ураганным орудийным огнем к горе Славы. Мы делали до 60 верст в сутки, изредка задерживаясь, причем тогда выпадала большая работа на долю команды разведчиков, в которой я состоял.
Раз мы сняли австрийское сторожевое охранение, забрав всех в плен. Дело было на рассвете. Мы перебрались через реку, по пояс в воде, подползли к австрийцам и бросились на «ура». На лицах у австрийцев был написан такой ужас, какого я еще не видел никогда раньше; они бросали винтовки и повторяли только «пан, не стреляй!»
19-го июня Ширванский полк был окружен близ местечка Таржимехи и насилу пробился, отступив при содействии казаков 3-го Хоперского полка.
20-го числа мы окопались и должны были дать отпор немцам, которые повели на нас яростную атаку при поддержке ураганного огня. Полк окопался на холмистой местности и выдерживал упорный натиск немцев, осыпавших нас снарядами, от которых кругом горели все деревни и дождем падали пули. Санитары не успевали уносить раненных. Пуля вывела из строя тяжело раненым доблестно распоряжавшегося командира 1-го батальона подполковника Соколова, вслед за которым и младших офицеров выносили одного за другим. Когда был убит прапорщик Побиванцев, командир полка приказал мне принять командование его ротой и послал меня в распоряжение капитана Джанаева, заменившего подполковника Соколова. Тогда из всего полка были образованы три сводные роты, из которых одной командовал офицер, другой — подпрапорщик, а третьей — я. Капитан Джанаев взял с меня слово, что я не отступлю. Я приказал немедленно занять прежнее расположение и следить за немцами, а сам наблюдал в бинокль, причем вокруг меня как мухи жужжали и щелкали разрывные пули. Немцы несколько раз пытались наступать, но всякий раз мы их отбивали залпами, причем они бросали своих раненных, из которых мы несколько менее тяжело раненных отправили в штаб полка, причем доставлять их приходилось под обстрелом немцев. Несмотря на тяжелое наше положение, солдаты заботливо перевязывали раненных врагов, что меня тогда, я помню, как-то поразило; тут сказалась русская незлобивость: солдаты забывали, что пленные — враги, а видели только страдающих людей, которых дружески ободряли, увещевая потерпеть. Мы продержались до вечера, причем когда у меня оставалось очень мало людей, мне дали два пулемета, при помощи которых мы и прогнали немцев в лес. Ночью велено было продолжать отступать, что мы и сделали, отходя незаметно и неожиданно для неприятеля. За бой 20-го июня я получил Георгиевский крест 3-й степени».
Удостоившись получить два Георгиевских креста, Ирманов поехал в отпуск, и тут ему посчастливилось получить от своих родственников денежную помощь для перехода в кавалерию, то есть исполнить свою первоначальную мечту. Он возобновил ходатайство и был 21 июня 1915 года переведен в 3-й Хоперский казачий полк Кубанского войска.
«16-го августа, — продолжает Ирманов, — я был послан с разъездом в 15 человек на правый фланг 3-го Кавказского корпуса. Мне было приказано следить за неприятелем и доносить о его действиях в штаб корпуса. Рязанский полк был расположен влево от деревни Стрыгово до господского двора Тевли, а Белевский полк окопался западнее и южнее дер. Стрыгово до дер. Дубово.
Неприятель, при поддержке усиленного артиллеристского огня, двигался из дер. Залесье на Тевли. Я оставил большую часть разъезда в дер. Стрыгово, а сам с урядником Маловым и казаком Колесниковым отправился пешком за линию расположения Рязанского полка, где выбрал удобное место для наблюдения за противником. Местность была ровная, но на ней близко одна от другой были расположены на половину уничтоженные артиллеристским огнем деревушки, где скрывались, дрожа от страха, старики, не захотевшие следовать за молодежью при ее выселении. Неприятель стремительным натиском занял господский двор Тевли, осыпая снарядами окопы Рязанского полка. Рязанцам пришлось отступить, причем одна рота была окружена немцами и пробивалась. Нам было видно, как противник двигается на дер. Новоселки и господский двор Туличи, заходя в тыл Белевскому полку. Я догадался, что связи между рязанцами и белевцами нет, а потому побежал в дер. Стрыгово, вскочил на коня и помчался на виду у противника в ближайший батальон Белевского полка. Немцы меня увидели и осыпали шрапнелью и дождем пуль, но я ничего не сознавал, а летел стрелой. Благодаря своевременному извещению, белевцы отступили к дер. Юзефин и здесь окопались. Мы продолжали наблюдать у деревни Стрыгово, и вдруг увидели колоннами двигавшийся полк от дер. Береза, южнее дер. Малыши и за дер. Стрыгово. Это был, как потом оказалось, Лорийский полк, шедший на поддержку нам. Полк двигался, ничего не зная об отступлении 18-й дивизии, а потому немцы угрожали его флангу. Я послал казака навстречу полку, чтобы доложить обстановку. Полк окопался у дер. Малыши, причем оказалось, что если бы не своевременное извещение, он был бы охвачен неприятелем. За разведку 16-го августа я получил крест 2-й степени; кресты получили также Малов и Колесников.