— Никак в заварушку попал? — разглядывая его лицо, заметил Викинг. У него и самого под глазом желтел фонарь.
— Да, вчера в деревне местные привязались, — нехотя пояснил Рамси.
— Я пару дней назад из магазина выходил и эти трое упырей пристали. Хорошо, что Грим и Шаман подоспели. Они же знаешь, трое на трое махаться не станут, — Викинг дёрнул за цепочку на своей джинсовой жилетке, увешанной значками. Когда он наклонился ближе, чтобы услышать ответ, (в холле царил шум и гам, и сложно было расслышать собеседника) то пара амулетов, что висели на шее, звякнули друг о друга. «Молот Тора» и «Коготь Фенрира» находились на шнурках разной длины и едва касались друг друга, но при наклоне всё же соприкоснулись, создав тонкий металлический звук.
— Да, подлые твари, — согласился Рамси.
— А неделю назад Кота и Пирата чуть в мясо не затоптали, их, вроде пятеро было, только это не те, которых я видел. Фараоны вовремя нагрянули, бывает и от них польза — разогнали шакалов. Короче, надо что-то делать, — Викинг многозначительно кивнул, взъерошил короткие льняные прядки на затылке.
— Надо собрать ребят. Поставим шакалов на место! — согласился Рамси. Шакалы — являлось общеизвестным названием подобного сброда в тусовке. Так их прозвали за трусливую и подлую натуру — нападать тогда, когда численное превосходство на их стороне. На равных они драться не смели.
— Они напросились на то, чтобы их как следует… — Викинг оборвал фразу, когда заметил шествующую по коридору, завуча по воспитательной работе.
— Чтобы их научили хорошим манерам, — закончил Рамси, и, привстав, поздоровался с завучем, Викинг последовал его примеру. Леди Мелисандра благосклонно кивнула и скрылась за поворотом.
Рамси опустился обратно на банкетку и махнул рукой Теону, который вертел головой по сторонам, разыскивая его в потоке снующих туда-сюда школьников.
Викинг попрощался, сказав, что ему пора на урок труда, и предложил вечером поднять в тусовке вопрос по борьбе с местными шакалами. Звонок снова прозвенел и коридор опустел. Теон подошёл и протянул Рамси куртку, и удивлённо посмотрел вслед Викингу. Видно, так и не привык к неформалам.
Пока они тряслись в автобусе, Рамси молча, сидел, глядя в окно. Разговор с Викингом его немного оживил и отвлёк от угнетающих мыслей о потерянном автографе и о прочих неприятностях, что случались с ним всё время. Предстоящая забава с деревенскими шакалами грела душу, ведь каждый должен быть наказан за свои грехи. И у него даже немного улучшилось настроение, правда, ненадолго, потому что в автобусе его укачало, и в больницу он притащился еле живой. Очередь состояла из трёх человек, и он сел на стул, привалился к стене и закрыл глаза. Всякие мерзкие воспоминания мелькали перед его мысленным взором. Теон некоторое время разглядывал плакаты в пользу ЗОЖ, что висели на стенах, а потом ему это наскучило.
— Ты что заснул? — обратился он к другу.
— Нет, конечно. Как это можно спать в стане врага? — встрепенулся Рамси и распахнул глаза.
Теон улыбнулся.
— А что тогда с тобой такое? — он участливо заглянул ему в лицо.
— В автобусе укачало — сейчас уже лучше. Я вообще, когда в больнице оказываюсь, сразу чувствую себя самым здоровым человеком на свете. Врачам только попробую сказать, что у тебя что-то болит, они тебя потом замучают. Им доверять нельзя.
— Почему?
Рамси задумался.
— Они любят истязать людей. Я знаю, о чём говорю, я … — Рамси поднял глаза к потолку и стал загибать пальцы. Потом сбился со счёта. — Много раз лежал в больнице, — в итоге закончил он.
— Года два назад. Когда я… мопед взорвал… — признался Рамси. Он рассказал Теону как после всё карнавала с полицией и родителями школьного хулигана ему не хило прилетело от отца. Помнил, как в больнице ему вправляли вывих челюсти — больно было ужасно, а коварный врач сказал, что только посмотрит и бессовестно его обманул. Он так орал, что, наверное, слышно было по все больнице, по крайней мере, по всему этажу. А когда они вышли из кабинета, отец посмотрел на сидящих в очереди людей, и демонстративно покачал головой, сказал: «Мне так за тебя стыдно. Взрослый парень, а ведёшь себя как маленький». А ему было тринадцать, и конечно, страшно и больно. И его снова оставили в больнице. Он как всегда оказался обманут и брошен.
— Надо было врачу рассказать, что отец тебя бьёт. Он бы в полицию позвонил или в опеку, — Теона просто ужаснула эта история. Он знал, что на месте Рамси поступил бы именно так. Если всё время молчать, то никто и не узнает, что тебе нужна помощь.
— Он сказал, что если я болтать буду, он меня в психушку сдаст, — нехотя признался Рамси.
— Ты разве думаешь можно кого угодно, вот так просто в психушку упрятать? — Теон решил, что отец просто хотел его напугать.
Рамси сглотнул, и отвёл глаза.
— Если бы я не попался, всё бы закончилось хорошо. А после суда отец очень разозлился: меня к психологу отправили, а ему пришлось за мопед платить и ходить на какие-то беседы, где ему втирали всякую педагогическую чушь. Вроде как он меня неправильно воспитывает.
— Кажется, ему эти беседы не помогли, — заметил Теон.
— Какая разница. Виноват-то всё равно я. Если бы можно было отмотать время назад — я бы поступил иначе. Надо учитывать случайные риски. Девчонка эта… Неважно. За свои ошибки расплачиваешься всю жизнь, а порой наказание во стократ хуже того, что ты натворил.
Теон хотел возразить, но очередь подошла к концу, и Рамси отправился в кабинет врача.
За то время, что Теон ждал в коридоре, он обдумал услышанное. Недавно Рамси ему рассказал о том, что сделал с его друзьями, и про мопед в том числе. Сначала Теона это отшатнуло, но после он слегка поразмыслил, и решил, что в его поступках прослеживается своя жестокая правда. Он спросил, считает ли Рамси, что поступил хорошо. И тот ответил, что поступил правильно.
Когда Рамси рассказывает о своём детстве, то у него всегда возникало ощущение, словно он попал в каком-то изощрённый триллер. Он бы, наверное, давно сошёл с ума, если бы с ним происходило что-то подобное. Должно быть, это жутко оказаться настолько одиноким и преданным.
Рамси всегда говорил так, словно выдирал из себя куски своей истерзанной души и бросал ему под ноги. В его словах звучал вызов, удар в лицо. Посмотри, каким одиозным выглядит мой мир, каким больным и разрушенным. Посмотри, какими лживыми и бессердечными бывают люди. Посмотри, какой равнодушной и бесчувственной была моя мать. Посмотри, каким чудовищем может быть мой отец. Посмотри! Посмотри! Посмотри! И отвернись… ведь я слишком отвратительный и безумный, чтобы кто-то был рядом. Я бездушный и опасный — вряд ли кто-то хочет мне помочь. Он говорил не для того, чтобы Теон его пожалел, а для того, чтобы выплеснуть свой гнев и боль за все годы, что он молчал. Но Теон слышал, а скорее чувствовал кое-что иное. Посмотри, насколько я разрушен и сломлен. Посмотри, как я забыт и потерян. Посмотри, как я одинок и разочарован. Эти слова, словно пульсирующий красный пунктир, проходили поверх тех фраз, которые говорил Рамси. А Теон, кажется, научился читать между строк.
Признаться честно, Теон никогда не думал, что быть нужным кому-то это так здорово. Раньше он оценивал людей, только по шкале значимости для него самого. С кем весело, с кем интересно, с кем можно прибухнуть на халяву, кто сможет за тебя заступиться в драке, кто поможет с учёбой. Он всегда только брал и ничего не отдавал взамен. А сейчас совсем не так. Он отдаёт очень многое: поддержку, сочувствие и участие, и главное, прощение. Раньше у него не было нужды никого прощать или примиряться с кем-либо. Он всегда легко расставался с людьми. С друзьями, с подружками. Всегда будут новые друзья на лето, подружки на ночь. Легко и просто, и никто не в обиде. Ему на самом деле было плевать на них всех, но ведь им тоже. Он, ведь думал только о себе, и ему казалось, что это правильно, что так поступают все.
Единственные люди, которых он по-настоящему любит — это его семья. А вот теперь ещё и Рамси. Он словно стал частью семьи, тем о ком он беспокоился. Самый настоящий друг, как брат, только которого он выбрал сам. И открыл для себя, что делиться чем-то хорошим, чувствами или эмоциями, было сложно, но в тоже время, и невероятно здорово. А то, что Рамси отдавал взамен, оказалось намного ценнее всех его былых дружеских связей. Все те эмоции, что он испытывал, были куда ярче и мощнее, тех, которые когда-либо испытывал он сам. Пусть гнев и ярость Рамси были ужасающе разрушительными, а отчаяние топким и глубоким, словно болото, но радость, также не знала границ. Он был честным и щедрым, и самое главное надёжным другом, который не бросит в беде, даже если зол на него. И непредсказуемым, его мир представлялся настолько огромным и ослепительным, что невозможно было удержаться от соблазна, подойти к краю и заглянуть в открытое окно. Он, действительно, был уникальным, не таким как все кого, он знал прежде.