— Оставь, сынок, у тебя руки, наверное, болят? Я сам помою, — он ласково потрепал его по голове и обнял за плечи. Рамси был слишком шокирован, чтобы отстраниться.
— Что скажешь, сынок, ты ведь хотел, чтобы я к тебе по-доброму относился? — с доброжелательной улыбкой на лице, спросил Русе.
Рамси даже и не думал, что отец на такую способен, он вообще не обладает слишком богатой мимикой.
— Папа, я знаю, что ты от меня хочешь. Я не скажу где документы и не буду никому звонить, — он высвободился и опустился на стул.
— Тебе понравилось, как я с тобой сегодня обращался? — Русе сел напротив и внимательно посмотрел на него.
— Да, но это всё не по правде, — неужели отец считает, что он ему поверит, после всего, что произошло за столько лет.
— А ты хочешь, чтобы так было всегда? Я буду добрым, буду заботиться о тебе, хвалить. Я же горжусь тобой, ты толковый парень, вон как меня провёл, — одобрительно кивнул отец, положил ему руку на плечо, и заглянул в глаза.
Он отдавал себе отчёт, что всё это не по-настоящему, что стоит отцу добиться желаемого, как всё вернётся на круги своя.
— Папа, а очень сложно было вместо уродец говорить сынок? Ты молодец, ни разу не сбился, да ещё и над интонацией поработал, я просто восхищён, — Рамси зааплодировал, выражая свой восторг отцовской игрой. Хоть всё это фарс чистой воды, но всё же, было приятно в кои-то веки почувствовать к себе человеческое отношение. Он так мечтал об этом в детстве.
В лучшем случае отец называл его по имени, а самое «ласковое», что он от него когда-либо слышал — пренебрежительно брошенное: «дурачок». Про то, чтобы обнять или приласкать этого он не помнил вообще никогда. Разве, что в кабинете врача, когда ему было лет пять, отец прижал его к себе, но скорее затем, чтобы приглушить его вопли, а не затем, чтобы успокоить. При чужих людях он всегда показывал себя заботливым и добрым. Почитать сказку, поиграть в мяч, потаскать на плечах ребёнка или сводить его в зоопарк — никогда его отец этого не делал.
Русе на удивление, сдержался и не ударил его, а даже улыбнулся и погладил по голове, снова положил руку на плечо.
— Рамси, я тебе обещаю, если вернёшь контракт, то я пересмотрю своё отношение к тебе. Я понял, что был не прав, — заверил он. Хоть его и раздражало, что приходиться этого сопливого щенка так долго уговаривать, но виду он не подал. В отличие от сына, он умел прекрасно скрывать свои эмоции.
Рамси стряхнул с плеча отцовскую руку.
— Я бы хотел, но стоит мне вернуть документы, как всё будет по-прежнему.
Болтону-старшему надоело ждать и распинаться.
— Либо ты мне отдаёшь документы, звонишь своему дружку или ещё кому, но чтобы контракт был у меня сегодня же: и тогда мы с тобой остаёмся в добрых отношениях, я тебя больше не буду бить, либо — ты возвращаешься в подвал, —
отец отошёл к окну и взглянул на улицу, давая ему время для размышления. — Так, что ты решил? — пару минут спустя, поинтересовался он.
У Рамси не было выбора — возвращаться в подвал он не хотел.
— Контракт у меня в комнате. Я сейчас принесу, — заверил он и поднялся со стула.
— Молодец, сынок! Ты сделал правильный выбор, — отец вернулся к нему, ласково потрепал его по щеке и одобрительно улыбнулся, благосклонно качнув головой.
========== Глава 38 ==========
Рамси поднялся в свою комнату и достал договор из тайника под кроватью. Между детскими раскрасками в коробке лежали сложенные вчетверо листы. Он ведь просто хотел, чтобы отец отпустил его и не собирался вовсе нести документы в полицию. Это был хороший козырь, которым всегда можно воспользоваться, по крайней мере, он так думал до последнего времени. А теперь он отдаёт его в руки отцу просто так, без всяких требований и оговорок. Иного выбора у него всё равно нет. Можно что-то предпринять лишь на свободе, но никак, будучи запертым в подвале. Если бы он не был таким дураком, то сумел бы получше продумать свой план, но… он просто сорвался и совершил сгоряча непоправимую ошибку. Глупо и по-детски. Сейчас он, конечно, понимал, что угрожать отцу не имеет смысла, а ещё к тому же, было опасно для здоровья. А в тот момент просто поддался эмоциям, ну, а после и вовсе потерял над собой контроль. Сделанного не воротишь, и он прекрасно знал, что за все ошибки вынужден будет платить десятикратно. Оставалось надеяться лишь на то, что за эту он уже заплатил.
Отца всегда волновали лишь деньги и вещи, но не люди, и уж точно не он сам. Рамси вздохнув, сжал в руках бумаги. По крайней мере, у него впереди почти целый учебный семестр, чтобы придумать, как сбежать, так, чтобы он его не нашёл. А пока что, этим договором он покупает свою свободу.
Спустившись вниз, он протянул документы отцу. Тот бегло проглядел бумаги и покивал.
— Зачем же ты мне соврал, что контракт не у тебя? — поинтересовался он довольно миролюбиво. Можно было подумать, что он вполне доволен тем, что сын вернул ему документы и считал инцидент исчерпанным.
— Думал, что ещё успею его отдать, — понуро опустил голову Рамси, продолжая про себя ругать свой глупый план, а точнее его бездарную реализацию.
— Ну, я всегда замечал, что ты недалёкий. Пойдём, — Русе положил ему руку на плечо и холодно улыбнулся.
— Куда пойдём? — Рамси заметил, что отцовской доброты и след простыл, стоило ему заполучить драгоценные бумаги обратно. Он другого и не ожидал, надеялся просто, что он оставит его в покое — и так ведь уже наказал.
— В подвал, дурачок, куда же ещё. Шагай! — терпеливо пояснил Русе, толкая его вперёд.
— Ты же обещал! — дёрнулся Рамси, за что и получил полновесную оплеуху.
— Что я тебе обещал, недоумок?! Что я пересмотрю своё отношение к тебе? Так я пересмотрел — раньше я был слишком мягок. Теперь этого не будет, — пообещал Болтон-старший.
Рамси затормозил, не желая двигаться с места, и мотая головой, не столько от боли, сколько от неверия в происходящее. Всё-таки такой подлости он не ожидал. Отец дёрнул его за руку, и как он не упирался, всё-таки дотащил его до конца коридора. Распахнул перед ним дверь в подвал.
— Спускайся! Да поживей, у меня нет времени торчать здесь с тобой вечность, — заметил Болтон-старший и подтолкнул его вперёд.
— Нет! Нет, я не пойду! — воспротивился Рамси. И впервые в жизни он осмелился оттолкнуть отца, а после зажмурился, ибо самому было страшно видеть, как он разгневается после этого. Слишком уж он не хотел снова оказаться взаперти. Слишком был испуган и растерян. Он думал, что отец сдержит своё слово и не заставить его возвращаться в подвал.
— Ах, ты ублюдок неблагодарный! Ты ещё смеешь на отца руку поднимать! — Болтон-старший разозлился не на шутку. Ещё бы — щёнок должен знать своё место! Как видно, он его слишком распустил, раз позволяет себе подобное.
А Рамси просто боялся открыть глаза. Крепкий удар в челюсть не дал ему опомниться, и он кубарем пролетел все пять ступенек лестницы в подвал и растянулся на бетонном полу. Дверь с грохотом захлопнулась и полоска тусклого света исчезла, погружая мир в полумрак.
****
Отец не приходил ни в этот день, ни на следующий. Ни приносил, ни еды, ни даже воды. На второй день поставил миску с водой у порога, а вечером принёс ужин.
— Ты меня щенок, должен благодарить, за то, что я тебя вообще кормлю, — сообщил он, приковывая его к трубе.
Рамси промолчал, отодвинул миску с едой, воду, однако взял. Отец не стал забирать еду, лишь хмыкнул и ушёл, не забыв запереть дверь. Решил, наверное, что недолго он будет строить из себя гордеца.
В первые дни Рамси плакал от отчаяния и страха, от горькой обиды и тупой боли, начавших заживать ран, а больше всего от своей наивности и слабости. Если бы он не поверил отцу, не испугался заточения и не вернул контракт, то он всё равно бы его выпустил, думая, что друзья Рамси отдадут документы в полицию. Он давно был бы уже на свободе, давно покинул бы этот дом, ставший для него темницей и камерой пыток. Стоило потерпеть ещё день или два и отец бы его освободил.
Теперь же, он обречен торчать здесь вечно, пока у него крыша не поедет в четырёх стенах. Узник блядского подвала! И некого винить кроме себя, за то, что от пары добрых слов, да тёплой ванны и вкусного ужина, он размяк, как пластилин на печке. То, чего он больше всего боялся, случилось с ним. Так обычно и бывает, если чего-то сильно боишься, это и происходит. В какой-то момент ему даже стало себя жалко. Он рассчитывал на чуть более счастливую жизнь, может быть мир повидать, он даже ещё не придумал, кем хочет быть, когда станет взрослым. А теперь обречён томиться в цепях. И ничего уже не исправить.