Он говорил сбивчиво, то и дело перескакивая с одного на другое. Начал с того, что рассказал, как отец его чуть не утопил, когда ему было шесть лет. Как он его бил постоянно за отметки ниже отличных, за то, что на прогулке задержался, или, если у него просто было плохое настроение. По любому поводу. Как он притворялся добрым и любящим при врачах и полиции. Как он его в подвале запер, когда ему было девять, и обращался с ним как с паршивым псом. Рассказал о том, что всё детство он провёл в страхе перед наказаниями. Историй оказалось множество, но он выставил на обозрение лишь малую часть своих кошмаров — поделился самыми яркими и красочными из них. Поведал самые болезненные и устрашающие сказки своего детства. А когда же закончил, то чувствовал себя опустошённым и раздавленным. Больно и противно было переживать всё это снова, подобно тому, как упасть с обрыва, в полную камней, грязную яму.
Теон, молчавший всё это время, теперь решил высказаться.
— Это просто полный пиздец! Я думал, что такого в жизни не происходит, только если в новостях, где показывают, как родителей лишили прав, а детей в детдом отправили, — он пребывал в шоке. То, что происходило с его другом, словно было где-то в другой извращённой реальности и он полностью ещё не осознал услышанное. А когда же взглянул на него, то и вовсе не мог подобрать нужных слов.
Рамси сидел, закрыв лицо руками.
— Уходи, я хочу остаться один, — тихо попросил он.
— Мне жаль, что с тобой так плохо обходился отец, — посочувствовал Теон.
— Да уйдешь ты, наконец?! — Рамси опустил руки, и, стараясь выровнять дыхание, прикусил губу изнутри. Он уже больше не мог сдерживать слёзы, столько всего на него навалилось. А теперь ещё пришлось распотрошить перед Теоном свои детские кошмары. И вот в итоге, он чувствовал себя полностью разбитым, словно где-то внутри раскрошилась на части хрупкая стенка из мягкого известняка, что хранила за собой все эти страшные истории. Видно, её куски вставали комом в горле и не давали дышать, и наверно, от пыли и каменной крошки так щипало в глазах.
— Хорошо, извини, — Теон видел, что он и так уже, дошёл до точки, поэтому понимающе кивнул.
Рамси глубоко вздохнул и стиснул зубы, пытаясь не разреветься, самым постыдным образом. Довольно и того, что он чувствовал себя слабаком и тряпкой. Ковриком у входной двери, о который вытерли грязные ботинки.
Теон поднялся с дивана, но всё так же, сочувственно смотрел на него, и от этого становилось ещё более паскудно, будто бы, он какой-то калека.
— Тебе, что нравится на меня смотреть?! Тебе, блядь, нравится видеть меня таким?! — «Растоптанным и униженным», — хотел бы сказать он, но чем больше слов, тем труднее держать себя в руках. Рамси старался бороться с собой. Он глубоко вздохнул, пытаясь загнать слёзы назад, но от этого стало только труднее дышать, и он упал лицом в подушку, чтоб хотя бы не позориться.
— Я и не думал, что ты умеешь плакать. Это как-то слишком по-настоящему для тебя, — Теон ляпнул первое, о чём подумал. Лишь пару секунд спустя, решил, что это прозвучало грубо, хотя он вовсе этого не хотел. Что поделать, если у него, что на уме, то и на языке.
— Хочешь надо мной посмеяться?! Теперь можешь думать, что я такой ублюдок, потому что меня били в детстве! Хотя нет, я же и есть ублюдок, мои-то родители не жили в счастливом браке! — его ярость переросла в глухие рыдания и он больше не отрывал лицо от подушки. — Доволен теперь?! — произнёс он между всхлипами. Теперь он и вовсе чувствовал себя погано. Было бы просто замечательно, если бы у Теона хватило ума уйти.
— В том, чтобы плакать нет ничего стыдного. Я, правда, тебе сочувствую. Это всё ужасно, что случилось с тобой, — сказал ему в спину Теон и поспешил выйти из комнаты. Ему и впрямь стало неловко видеть Рамси в таком состоянии. Это было как-то слишком по-человечески для такого жестокого циника, как он.
Впрочем, Теон уже и не знал, может это всего лишь маска, броня, которую он носит. Судя, по его рассказу, всю жизнь он был безумно одинок и угнетён. Запуганный и забитый своим отцом, нелюбимый и отверженный своей матерью. Его судьбе вряд ли можно позавидовать — скорее ужаснуться. Сам он и представить не мог, каково это жить в постоянном страхе и унижении, когда не можешь никому довериться, некого попросить о помощи, некому излить душу. В такой атмосфере, сложно оставаться психический здоровым. Трудно не стать неврастеником и социопатом. Теону нужно было время, чтобы осмыслить всю эту информацию, а Рамси нужно было время, чтобы успокоиться.
Теон спустился на кухню и закурил, задумчиво рассматривая пейзаж за окном. Уже стемнело, на небе проступили первые звёзды. Минут сорок он просидел на кухне, размышляя о том, что услышал. А потом заварил чай, булькнул в кружку три куска сахара — он знал, что Рамси любит сладкий чай. Всё-таки вынужденное соседство, заставляет узнать привычки друг друга. В интернатской комнате у них был чайник, купленный в складчину, и можно было в любое время гонять чаи. Он поднялся наверх, и поставил кружку на стол.
Рамси всё так же лежал на диване, лицом в подушку, но больше не плакал, лишь прерывисто дышал.
— Я тебе чай принёс.
Рамси вытер лицо об подушку и сел. Отхлебнул из кружки и скривился.
— Что за дрянь? — он отставил кружку и посмотрел на Теона.
— Это чай успокоительный — из ромашки, — ответил он. Тётя любила презентовать им подобную ерунду: чай, настойки, травяные сборы, которые лечат от всего на свете. Она даже ими торговала по каталогам и кажется, успешно.
— Зачем этот твой успокоительный чай? Я что на психа похож? — Рамси нервно рассмеялся, хоть ему было и вовсе невесело. Он хотел поскорее обо всём забыть и сгладить всю эту историю.
— Если честно, то у тебя, по-моему, с нервами проблема, — продолжать Теон не стал, но Рамси угадал его мысли.
— И с головой тоже. Это хотел сказать?
Теон лишь пожал плечами в ответ. Говорить он этого не стал бы, но ответ напрашивался сам собой.
— Вкусно? — Теон отпил из его кружки и скривил губы. — Нет, знаешь, и, правда, гадость, — согласился он.
— Принеси нормальный чай, — сказал Рамси и пошёл умываться.
Теон принялся освобождать место на компьютерном столе, чтобы поужинать в комнате. Сестра с отцом недавно вернулись домой и внизу творился настоящий армагеддон. Казалось, лампочки в люстре лопнут от их криков. Он в два приёма притащил тарелки и кружки на подносе, и расставил всё на столе.
— А что ты собирался делать, когда хотел сбежать из дома? — поинтересовался он между делом.
Рамси уже переоделся и сменил сырую от пота, толстовку, на оставленный Теоном белый, крупной вязки, свитер под горло. Он, задумчиво глядя в окно, дёргал торчащие нитки из старого свитера.
— И сейчас собираюсь. Хочу поехать к Бродяге — я с ним договорился. Поживу у него до весны. А потом надо работу найти и жильё. В апреле у него родители приедут — они там только летом живут, вот. И мне надо к этому времени свалить, — он оставил в покое несчастный свитер, и сел на краю дивана, баюкая кружку в ладонях.
— Это весь план? А школа как же? Что ты будешь делать, если даже одиннадцать классов не закончишь? — удивлённо поднял брови Теон.
— Можно потом в вечернюю школу пойти. Главное, чтобы отец меня не нашёл. Я не могу больше, не хочу вернуться в подвал. Если это всё же произойдёт, то ты отнесёшь бумаги в полицию и тогда он загремит. Я могу Феникса попросить вместо тебя, если ты боишься или не хочешь, — Рамси посвятил его в свой план действий и принялся за еду. Он понимал, что лишние проблемы никому не нужны.