Когда Рамси остановился у часов, стояла глубокая ночь, и он несколько подустал. Запрокинув голову, он посмотрел наверх, и увидел, что уже половина второго ночи. Он услышал сзади топот, и чьи-то руки опустились ему на плечи, гадать, кто это не было нужды. Запах мятного ликёра, и манера приветствия выдавали старого знакомого.
— Здорово, Граф, — услышал он знакомый, чуть хрипловатый баритон, с раскатисто рокочущей буквой «р».
Рамси отцепил от себя чужие руки, и обернулся.
— Привет, Светофор, — не то, чтобы он был не рад встрече, но болтать ему сегодня не особо хотелось. Ему нравилось гулять в одиночестве, и он не ожидал встретить кого-то из знакомых в столь поздний час.
Они отошли подальше и сели на скамью, укрытою крышей и пластиковыми стенами, автобусной остановки. Они хоть немного защищали от холодного ветра. Светофор похлопал себя по карманам, и виновато улыбнувшись, развёл руками. Рамси протянул ему сигареты. Светофор поблагодарил, и начал рассказывать о том, что он вернулся со сверхсекретного задания разведки, специально, чтобы успеть на день рождения к своей дочери. Рамси понял, что он опять несёт чушь, и не особо поддерживал беседу. Светофор продолжал говорить о том, что бабка с дедом не пустили его повидаться с дочкой.
Рамси надоело слушать, и он сказал:
— Ты не разведчик, и нет у тебя никакой дочки.
Светофор обиделся и замолчал. А потом вытащил из кармана куртки телефон и продемонстрировал ему фотографию девчонки лет трёх с двумя растрёпанными темно-русыми хвостиками на голове, перехваченными один зелёной, а второй оранжевой резинкой для волос. Рамси сперва засомневался, но приглядевшись повнимательнее, отметил те же глаза цвета древесной коры, и щербатую улыбку на узком треугольном лице девчонки. А на второй фотографии она обнимала Светофора за шею пухлыми детскими ручонками, а тот, улыбаясь, держал её на руках. Пожалуй, она могла быть либо его дочкой, либо Бродяги, слишком уж очевидное сходство бросалось в глаза на совместном фото. Конечно, это могла быть сестрёнка или племянница, но теперь уж Рамси был склонен верить панку.
— Красивая, правда? — сияя щербатой улыбкой, Светофор убрал телефон.
— Да. На тебя похожа, — согласился Рамси.
Светофор рассмеялся и вынул из необъятных карманов куртки бутылку мятного ликёра.
— Это ты, Граф, дал маху! Бродяга у нас красавчик, а я… — Светофор
призадумался, и отхлебнул из горла. — До того, как мне рожу искривило, тоже был ничего, хотя и тогда братцу в подмётки не годился, — закончил он.
— Я хотел сказать, что девочка красивая, и на тебя она тоже похожа, — Рамси отказался от предложенного ему дрянного ликёра. Он не понимал, как Светофор постоянно глушит эту гадость, он попробовал однажды, и потом целый день ходил с чувством, как будто нажрался зубной пасты.
Светофор шевельнул плечом и мигнул в ответ на его отказ.
— Мне нравится — освежает, — осклабился он. — А ты чего тут бродишь в одиночестве? Негде вписаться? — панк снова приложился к бутылке, и довольно трезво посмотрел на него. Несмотря на все его странности он отличался завидной проницательностью.
Рамси пожал плечами и засунул озябшие руки в карманы, грёбанные перчатки он как обычно, позабыл или потерял.
Светофор сказал, что знает одно место, где можно вписаться на ночь, и повёл его узкими улочками и проходными дворами. Шли они минут десять, и в итоге, оказались у ничем не примечательного, четырёхэтажного дома кремового цвета, перед железной дверью с кодовым замком. Панк задумчиво поскрёб тёмную щетину на подбородке, а потом набрал комбинацию из четырёх цифр, и дверь, пискнув, распахнулась. Они поднялись на последний этаж. Светофор кинул свою торбу «Punks not dead» на широкий белый подоконник. А Рамси прижал замёршие руки к батарее. Светофор ухмыльнулся, быть может, незнакомым его улыбка показалась бы зловещей, из-за плохо действующей правой стороны лица, но Рамси знал, что это дружелюбная усмешка. Панк снял свою тёплую армейскую куртку и накинул ему на плечи. Рамси опустил ресницы и благодарно вздохнул. В зимней куртке становилось жарко, а весеннюю, он так и не забрал из дома, кожанка же в которой он ходил сейчас, хоть и была безумно красивой и удобной, но ни черта ни грела в марте.
Светофор забрался на подоконник и развязал торбу.
— Голодный? — он вытащил бумажный пакет, и по воздуху сразу поплыл заманчивый аромат выпечки.
Рамси сглотнув слюну, кивнул, сегодня он так и не нашёл времени пообедать. Пока они уминали пирожки с яблоками, которые испекла мать Светофора, то панк начал снова рассказывать своей дочке. Он поведал, что её зовут Гретта, и ей сегодня исполнилось три года. Он сказал, что не видел её уже несколько месяцев, потому что бабка с дедом, не пускают его на порог, а его бывшая — мать Гретты во всём их слушается и запрещает ему общаться с ребёнком: дочку он мог повидать лишь на прогулке в парке или на детской площадке. Последний раз они встретились перед Рождеством, Светофор тогда ужасно разозлился, что ему не дают общаться с дочкой, и пока мамаша трещала с подружками на детской площадке, взял девочку за руку и увёл с собой. Дочка его узнала и сразу повисла на шее, он отвёл её в кафе и накормил пирожными, и часа два просто болтал с ней и таскал на руках, поиграл с ней на улице, построил снежную крепость. Гретта смеялась и прыгала вокруг него, и тараторила без умолку. Рассказывала про садик, про дедушку с бабушкой и маму, про то, что у них во дворе живёт большой косматый пёс, и про то, что она хочет попросить на Рождество у Санты кукольный домик. Он так соскучился по её звонкому детскому голоску, и хоть и не всегда разбирал все слова, но рад был просто её слушать. Дочка также как и он не научилась правильно выговаривать букву «р», и от того её детский лепет становился ещё более забавным. Когда Светофор вернул ребёнка на площадку, то там уже всполошились и подняли на уши всю округу, собирались звонить в полицию. Бывшая закатила громкую сцену, а примчавшиеся бабка с дедом и вовсе отказали ему от дома, сказали, что ребёнка он больше не увидит. Светофор, конечно, в долгу не остался, и высказал всё, что думает, об этих лицемерных тварях, что так кичатся своим благополучием и деньгами, чья единственная горячо любимая дочка посмела связаться с наркоманом и отребъем. И, в общем, оказалась пустышкой, глупой избалованной девчонкой, которой хотелось вырваться из-под родительской опеки, поэтому с ним и сошлась.
Их бурный роман не продлился и полугода, ему тогда было восемнадцать, а ей шестнадцать. Светофор не был надёжным, внимательным и милым, и точно не красавчиком или богатым наследником родительского капитала. Но девке хотелось экстрима и острых ощущение, хотелось что-то доказать чересчур заботливым и строгим родителям. И вариант, чем хуже, тем лучше стоял прямо перед ними. Панк, наркоман и безработный, который с трудом закончил школу, и не имеет чётких планов на жизнь, которого мотает, как бумажного змея на ветру. Потерянный для общества асоциальный элемент, да ещё и с психическими отклонениями. Такой зять им не годился. Светофор, хоть и сумасшедший, но не дурак, понимал, что девка его не любит, но если уж сама вешается, от чего же отказывать. Да и он тоже её не любил, но к появившемуся на свет младенцу прикипел всей душой. А дочка любила его. Любила такого кривого и полусумасшедшего, и не пыталась исправить как все остальные, даже родители и брат. И когда она проводила своей крохотной ладошкой по его деформированному лицу, не морщась и воспринимая как должное его кривую улыбку, когда доверчиво прижималась к нему и говорила: «папа», у него сердце замирало в груди, и весь мир останавливался ради этого момента.