Светофор сказал, что после этого показательного скандала он больше не видел своего ребёнка. Они и раньше находили причины, чтобы отказать ему во встрече с дочкой. То он пьяный пришёл, то накуренный, хотя он признался, что в тот день к траве не притрагивался, только вечером накануне.
Рамси перебил:
— Ты пришёл бы трезвый. Может, они бы тебя пустили.
— Нет, не пустили бы. Они всегда находили предлоги: то она спит, то в садике, заболела, уехали с бабкой в гости. Я приходил трезвым, я с ними разговаривал как с людьми, а эти твари, запретили мне видеться с ребёнком! — Светофор в ярости стукнул кулаком по колену, и снова горестно приложился к бутылке, это была уже вторая по счёту.
— Светофор, это всё хреново. Они не имеют права так поступать, — Рамси сидел спиной к окну, поставив ноги на батарею, и одной рукой придерживал, прислонённую к стене гитару. Он подумал, что жизнь несправедливо обошлась со Светофором, и он имеет право общаться с дочкой. Нельзя их разлучать. Пусть панк и отшибленный, но ребёнка своего он любит.
— Спасибо, братишка, — кивнул Светофор. — Я заберу у них Гретту. Уедем в Уэльс. Я ведь на половину валлиец, даже язык знаю. Работу найду, говорят у меня руки золотые, любую машину могу починить. Я работал как-то в автосервисе, потом забухал… — Светофор затушил окурок о подошву ботинка, и, приоткрыв форточку, сплюнул вниз и выкинул бычок на улицу.
— Тебе её не отдадут по суду. У тебя нет работы, нет денег, — возразил Рамси.
— Я не говорил по суд, — Светофор помигал и качнул головой.
— Знаешь, похищение ребёнка — хреновый вариант! Они такой вой поднимут, что вряд ли ты уедешь далеко, — Рамси подумал, что плохая идея доверять Светофору трёхлетнего ребёнка. Одно дело видеться с дочкой, может забрать на выходные, но всё время он не справится — это точно.
— Ты ведь, ты … забываешь… — Рамси умолк на полуслове и отвёл глаза. Он не знал, как сказать ему о том, что он сумасшедший. Светофор периодический теряет связь с реальностью, и он сам это видел в прошлом году. Это страшно. Если бы он просто нёс безобидную ахинею это одно, но он иногда забывает, где находится, и не узнаёт знакомых людей. Он уходит на пару часов неизвестно куда, а после не помнит, что делал, и как оказался в том или ином месте. Ребёнку с ним будет не безопасно.
Светофор посмотрел на него так, словно что-то понял, грустно улыбнулся и прижал к себе.
— Ничего, малой, ничего. Я справлюсь. У тебя однажды тоже будет ребёнок, и ты поймёшь.
Светофор качнул его туда-сюда, взъерошил волосы и отпустил. А Рамси было стыдно смотреть на него. Лучше бы он молчал. Он не желал ему напоминать о его дефекте, нелепой травме, которая разрушила ему жизнь. Светофор сам это помнит, по крайней мере, всякий раз, когда смотрит в зеркало. Рамси хотел только предостеречь его. Он не хотел, чтобы что-то плохое случилось с его дочкой, если он однажды уйдёт и оставит трёхлетнею девочку одну дома, а вернется спустя пару дней.
Светофор поглядел в окно, за которым забрезжил рассвет.
— Поспим чутка, — он снял с Рамси свою куртку, и кинул прямо на пол у батареи. Подоконник хоть и был широким, но довольно коротким, и спать там можно было только сидя, да к тому же из окна немилосердно дуло.
— Падай, — Светофор разлёгся на полу, подложив под голову торбу.
Рамси примостился рядом. Он не любил спать рядом с кем-то, но на куртке всё же, теплее, чем на бетоне. Он положил рюкзак под голову и обнял гитару, чтобы была под боком в целости и сохранности.
****
Когда просыпаешься утром в подъезде, а через тебя переступают жильцы последнего этажа, желающие совершить утренний моцион — это не самое приятное чувство на свете. Чувствуешь себя грязным, пропахшим запахом бетона и штукатурки, мокрого асфальта и грязных затоптанных, бесчисленным множеством сапог, ступенек. Просыпаешься разбитым и продрогшим. И хочется поскорее залезть в тёплую ванну. Хочется смыть с себя пот и грязь, и запах бензиновых улиц и сырых подъездов.
Рамси только протёр глаза, как дверь торцевой квартиры хлопнула, и на площадку вышла дама в чёрной меховой шубе, с визгливой маленькой собачонкой на руках. Светофор храпел лёжа на спине, и ему всё было нипочём: ни ругань женщины, ни лай собаки. Рамси, наконец, растолкал панка, когда женщина уже пообещала вызвать полицию, тонкий писклявый голос совсем не подходил такой толстухе как она. Женщина сказала им убираться, и процокала в сапогах на высоченной шпильке мимо них, брезгливо кривя тонкие, накрашенные бордовой помадой губы.
Рамси сел на подоконник, прижал ладони к вискам. В голове всё ещё плавали обрывки утреннего тумана. Он вытащил из кармана пачку и достал последние две сигареты. Встал на подоконник и открыл форточку. Небо было затянуто серым полотном, сквозь которое не просвечивал не единый луч солнца. Он закурил и протянул вторую сигарету Светофору. Панк помигал, и туманным взглядом уставился на него. А потом быстро поднялся с пола и отряхнул куртку. Он поспешно застегнулся, подхватил торбу и закинул на плечо. Сдвинув брови, и наморщив лоб, посмотрел на Рамси, словно его не узнал.
— Пойдём, святой Джеймс, мы должны предоставить доклад в главный штаб, — он взял сигарету, и закурил, спускаясь по ступенькам.
Рамси затушил окурок и выкинул в форточку, поднял с пола гитару и поспешил за ним. Как только они вышли из подъезда, Светофор остановился и посмотрел по сторонам. А потом обернулся к нему с сосредоточенным выражением лица.
— Это очень важное задание, святой Джеймс, мы не должны его провалить. Вражеские агенты повсюду — они следят за нами, — он склонил голову набок и указал глазами в сторону детской площадки, на которой высокий старик в бежевом пальто и фетровой шляпе, раскачивал на качелях девочку лет пяти. — Если меня схватят — ты должен добраться до главного штаба, — Светофор положил ему руки на плечи, и слегка наклонился к нему. — Обещай, что выполнишь задание.
Рамси растеряно смотрел на него, ему ничего не оставалось, как подыграть.
— Конечно, я обещаю, — он грустно улыбнулся и потянулся за телефоном.
Панк тем временем, продолжал озираться по сторонам, а потом резко схватил его за руку и потащил его за угол. Теперь за вражеского агента он принял бабку с объёмной сумкой в руках, из которой выглядывал целлофановый пакет с хлебом, да зелёные перья лука.
— Мне надо позвонить в главный штаб, — Рамси набрал номер Бродяги и отошёл на пару шагов от панка. Бродяга не сразу взял трубку, а когда ответил, то голос его был хриплым ото сна. Была суббота, и всего восемь утра, ничего удивительного, в том, что он ещё спал. Рамси сказал, что у Светофора совсем поехала крыша, и он снова вообразил себя разведчиком, и думает, что за ним кто-то следит. Бродяга пообещал приехать как можно скорее. К счастью, он сегодня ночевал у родителей, а не за городом. Они жили в Харлингтоне, возле самого аэропорта Хитрроу, и минут через сорок Бродяга прибыл в центр. Рамси всё это время пытался поддерживать диалог со Светофором, он наплёл ему, что им нужно дождаться связного из главного штаба, но панк всё время порывался куда-то уйти, снова говорил, что за ними следят агенты вражеских спецслужб, и называл его святым Джеймсом.
Когда Бродяга, наконец, приехал, то он вздохнул с облегчением. Тот, вполголоса что-то сказал брату, и протянул ему таблетки и бутылку воды. Он убедил его, что это специальные пилюли для разведчиков, которые придают сил и повышают ясность ума. Светофор поверил и выпил таблетки, а потом они долго ехали в пригородном поезде домой к Бродяге. Панк сначала что-то бормотал про своё задание, а затем успокоился и заснул. Около полудня они прибыли на место назначения, и Бродяга брякнул полусонного брата на кровать, предварительно стащив с него башмаки и куртку.
Потом он отправился во двор за дровами, чтобы разжечь камин и протопить холодный дом. Примерно с марта по октябрь он почти всё время проводил в загородном доме, и только поздней осенью перебирался на квартиру к родителям. Ему нравилось жить на свежем воздухе вдали от шумного и загазованного города. Его творческая натура требовала единения с природой, и не обустроенный быт совсем не угнетал. В маленькой городской квартире, в одной комнате с младшим братом, он чувствовал себя запертым в четырёх стенах. А в загородном доме он был свободен и одинок. Сам воздух казался пьянящим и вольным, а бескрайние лесные просторы, манили окунуться в водоворот волшебных сказок. Здесь всегда на ура писались его картины, будь то портреты или пейзажи, анималистика или пастораль. Большую часть зимы Бродяга проводил в тёплых странах, там, где много моря и солнца: в Италии, Греции, или Испании. Его ремесло всегда было с ним и приносило неплохой доход, а смена обстановки только подпитывала его талант.