15 мая, когда Делеклюз явился в Париж, он сразу оказался среди этих грозных, противоречивых и часто непонятных ему событий. Еще раньше наметился раскол между рабочими, совершившими революцию, и буржуазией, которая присваивала себе все ее плоды, а теперь решила любой ценой отделаться от рабочих и заставить их снова безропотно влачить бремя каторжного труда. Учредительное собрание, которое собралось в начале мая, сразу проявило открытую враждебность к социализму и рабочему классу. Из правительства выбросили их представителей Луи Блана и Альбера. Действуя с иезуитским коварством, сумели восстановить против рабочих мелкую буржуазию, из которой состояла в основном вооруженная Национальная гвардия. Если в феврале рабочий класс и буржуазия делали революцию вместе, то 15 мая происходит окончательный разрыв их союза. В этот день 150 тысяч рабочих вышли на демонстрацию, чтобы побудить Учредительное собрание изменить политику, напомнить ему о недавней революции. Крайние революционеры, наиболее близкие к рабочему классу, решили воспользоваться демонстрацией и совершить революционный переворот. Вместе с рабочими они ворвались в зал заседаний Учредительного собрания. Распай, Барбес выступили с трибуны и потребовали революционной внешней политики. Затем Бланки разоблачил антирабочую внутреннюю политику собрания. Однако его члены не только не проявили сочувствия, но с явной враждебностью отнеслись к этому вторжению улицы. Тогда Гюбер (тот, который так горячо звал Делеклюза в Париж) объявил от имени народа о роспуске Учредительного собрания. Толпа выбирает новое временное правительство и, чтобы утвердить его власть, отправляется, как это было принято, в Ратушу. Однако тем временем собирается Национальная гвардия, враждебная рабочим, и начинает разгонять демонстрантов. Тревогу поднял Ледрю-Роллен, которого вместе с Бланки, Распаем, Гюбером и другими революционерами хотели тоже включить во временное правительство! Этот мелкобуржуазный демократ в решающие минуты всегда оказывался на стороне буржуазии. В конечном счете революционная импровизация 15 мая окончилась крахом. Бланки, Альбер, Барбес и другие вожди рабочих были арестованы.
Теперь буржуазная реакция переходит в наступление. Прежде всего решили покончить с национальными мастерскими. В них числилось больше 100 тысяч безработных. Мастерские специально организовали так, что рабочие либо выполняли никчемную, бессмысленную работу, либо вообще не имели ее. Но им все же платили примерно по франку в день. Время было очень тяжелое не только для рабочих. Мелкая буржуазия, составлявшая большинство парижского населения, тоже испытывала на себе последствия хозяйственного расстройства. В ответ на жалобы мелких хозяев, торговцев, ремесленников, им указывали на рабочих национальных мастерских: «Чего же вы хотите? Вы видите, эти дармоеды живут на ваш счет!» И этому верили. Поэтому нетрудно было уничтожить мастерские. В начале июня молодым рабочим предложили идти в солдаты, другим — отправляться на земляные работы в провинцию, а потом и вообще рассчитывать только на себя. Перед рабочими возникла угроза голодной смерти. Они пробовали возражать: им пригрозили силой.
23 июня вспыхнуло вооруженное восстание рабочих. Париж раскололся на две части. Его восточные, пролетарские районы покрылись множеством баррикад. А из богатых западных кварталов началось наступление сил «порядка». Армия, национальная и мобильная гвардия, пылали ненавистью к рабочим. Их сумели натравить на пролетариат. Ожесточенные кровавые бои продолжались три дня. Три с половиной тысячи рабочих были убиты; пять тысяч отправили на каторгу и в ссылку. Так буржуазные республиканцы отблагодарили рабочий класс за то, что он в феврале привел их к власти.
Делеклюз оказался в стороне от этой первой великой битвы между пролетариатом и буржуазией. Он тогда не улавливал ее глубокого смысла, хотя и тяжко переживал кошмар кровопролития, так грубо разбившего его хрупкий идеал пресловутого «братства». В глубине души, как и всегда, Делеклюз сознавал, что народ не может быть неправ, но, как и все, он был ослеплен пороховым дымом. Он не мог понять смысл этого восстания, у которого не было ни вождей, ни программы. В тот момент он лишь очень смутно чувствовал великую историческую справедливость июньского восстания. Множество ложных и ошибочных представлений, случайных и противоречивых событий смешались так, что мысль Делеклюза не могла выбраться из плена старых идей Великой французской революции. Громкие лозунги Свободы, Равенства, Братства скрывают от него суровую правду классовой борьбы. Он еще верит лидеру своей партии Ледрю-Роллену, который так кстати всегда ссылается на дорогих ему якобинцев. А красноречивый Ледрю не только осудил июньское восстание, но и направлял войска против рабочих. Глава самой левой фракции Учредительного собрания не догадывался, что тем самым он рубит сук, на котором сидит, и расчищает дорогу своим политическим врагам. Но кто из мелкобуржуазных демократов, сторонников «Реформ» понимал тогда подлинный смысл июньской трагедии? Подумать только, восстание беспощадно подавлял генерал Кавеньяк, родной брат недавно умершего Годфруа Кавеньяка, в честность и благородство которого Делеклюз твердо верил. Наконец, смущали и разговоры о том, что рабочих спровоцировали монархисты, ненавидевшие республику.
А республика, ради «спасения» которой якобы и пришлось расправиться с рабочими, идет к упадку. Теперь она ликвидирует и другую свою опору — поддержку мелкой буржуазии. Ее представители яростно подавляли пролетариат, защищая свою собственность. Но Учредительное собрание теперь голосует за строгое взыскание долгов и обрекает на разорение и долговое рабство десятки тысяч лавочников и других мелких буржуа. Оказывается, они спасли собственность, но не свою, а крупных капиталистов и банкиров. Собрание разрабатывает и принимает новую конституцию. Ледрю-Роллен заикнулся было о том, чтобы включить в нее «право на труд», провозглашенное временным правительством. Но времена изменились, и «право на труд», объявленное «мятежным девизом», отвергается. Однако самое главное в том, что конституция открывает дорогу к восстановлению монархии. Учреждается должность президента, получающего всю реальную власть. Его будут выбирать прямым голосованием, и он станет носителем суверенитета нации.
Это положение конституции имеет тем более зловещий смысл, что на политической сцене появляется трагикомическая фигура «племянника своего дяди» Луи-Бонапарта. Он уже два раза пытался захватить власть при Луи-Филиппе. Тогда его опереточные авантюры никто не воспринимал серьезно. Но теперь положение иное. Республика сумела необычайно быстро потерять надежную почву, оттолкнув от себя и рабочих, и крестьян, и городскую мелкую буржуазию. А Бонапарт обещает что-нибудь всем, даже рабочим! Ведь он заранее сочинил брошюру о борьбе с бедностью. Крестьяне, болезненно задетые тем, что республика обложила их добавочным налогом, мечтают о возрождении империи. Фигура Луи-Наполеона растет на глазах. Летом на дополнительных выборах он избран депутатом сразу в трех департаментах.
Среди мелкобуржуазных демократов и республиканцев дарят уныние и растерянность. Теперь они горько сожалеют, что допустили в июне расправу с рабочими. Они болезненно сознают, что республика, за которую они боролись, оказалась не такой, какую они видели в мечтах…
Что касается Делеклюза, то он понял это еще до июньского побоища на печальном опыте своей деятельности по управлению северными департаментами. Уже тогда он говорил, что демократы должны перейти в оппозицию. Сейчас у них уже просто нет другого выхода. Пока Делеклюз твердо решил одно: продать свою старую газету «Эмпарсьяль» в Валансьене и основать новую демократическую газету в столице. Конечно, здесь будет нелегко, многое удручает его, и многое ему еще просто неясно. Делеклюз за семь лет жизни на севере все же как-то оторвался от Парижа, а здесь столько перемен. Он встречается с людьми, изучает их, ищет пути борьбы.