Клочок выжженной солнцем скалистой суши длиной в три километра и шириной в 400 метров, покрытый кое-где чахлым кустарником и украшенный Лишь тюремными зданиями, который увидел 16 октября 1858 года с борта корабля «Сена» Шарль Делеклюз, назывался островом Дьявола. Полтора месяца плавания позади, и теперь Делеклюз доставлен к месту своей ссылки. Жандармский офицер объяснил, что он обязан ночевать в казарме, три раза в день являться на проверку, а в остальное время может быть свободен. Свободен? Это слово прозвучало настолько неожиданно, что Делеклюз, окинув взглядом безбрежную ширь океана, мог только горько усмехнуться. На острове специально были вырублены все деревья, чтобы ссыльные не могли сделать из них плот для побега. Здесь содержалось 36 заключенных, все революционеры. Чтобы укрыться от палящего солнца, каждый устраивал себе из камней подобие хижины. Делеклюз познакомился со своими новыми товарищами. Они приветливо его встретили. Но их вид говорил больше, чем они сами, о том, что ждет Делеклюза. Босые, с обожженными солнцем лицами, одетые в лохмотья, они производили впечатление первобытных людей. Делеклюз, готовясь к жизни Робинзона Крузо, начал строить себе хижину.
Но теперь, когда уже, кажется, ничто не могло испугать Делеклюза, судьба ему улыбнулась. На главном острове среди офицеров нашлись тайные республиканцы. Имя Делеклюза оказалось им знакомым. Они помогли ему перебраться на главный остров и получить работу в канцелярии.
Кроме того, он стал давать уроки сыну коммерсанта Франкони, который отнесся к Делеклюзу очень доброжелательно. Вскоре он уже писал матери и сестре о том, как ему повезло. Он смог даже послать им немного денег. Но и без того слабое здоровье Делеклюза резко ухудшилось под влиянием губительного климата. С огромным облегчением он узнал, что закон об амнистии от 16 августа 1859 года позволяет ему вернуться во Францию. В январе 1860 года Делеклюз вступил на французскую землю свободным человеком, свободным, разумеется, в той мере, в какой это возможно в эпоху империи Луи-Бонапарта.
Ему уже за пятьдесят. За плечами целая жизнь, наполненная борьбой, испытаниями, поражениями и страданиями. Последние годы — тюрьма, ссылка — особенно подорвали силы Делеклюза. Его волосы поседели, лицо прорезали морщины, он сильно похудел, а в больших, выразительных глазах затаилась глубокая грусть. Встретившая его действительность реставрированной империи, с ее вызывающей помпезной роскошью, с наглым разгулом разбогатевшей буржуазии, с ее лицемерием и падением нравов, с серостью и застоем общественной жизни, представляется старому республиканцу и революционеру суровым укором.
Но прежде всего надо было жить, поддерживать мать и сестру, с такой радостью встретивших любимого Шарля. Делеклюз ищет источник существования; ведь судьба не наделила его рентой, и он, в отличие от. многих своих преуспевающих сверстников, не нажил себе состояния. Он пытается работать в разных промышленных компаниях, в коммерческих газетах, пишет под псевдонимом в журналах — все ради хлеба насущного. Ему не очень везет, раз уж дело доходит до того, что он закладывает в ломбард свои книги.
Делеклюз много читает. Он описывает свою тюремную и каторжную одиссею. Его рассказ впоследствии превратится в книгу и выйдет в свет под названием «Из Парижа в Кайенну». Лишь эпизодически он возвращается к политической деятельности. Так, в 1864 году на дополнительных выборах в Законодательное собрание выдвигаются кандидатуры рабочих. Это очень заинтересовало Делеклюза, и он участвует в избирательной кампании, поддерживая кандидатуру рабочего Толена. Затем он вступает в спор с журналом «Ревю де Пари», напечатавшим выдумки о республиканцах, высланных в Кайенну. Дело кончается судебным процессом, который Делеклюз проиграл. Понемногу он восстанавливает связи с уцелевшими друзьями. Но все же Делеклюз несколько лет не находит ни сил, ни возможностей для прежней жизни борца, не знавшего передышки. Неужели и он разделит участь тех, кто устал от борьбы и ушел в частную жизнь? Это на него не похоже. Пожалуй, лучше всего о состоянии Делеклюза, его настроениях и планах говорит он сам. В 1865 году в ответ на приглашение Анри Лефора принять участие в праздновании годовщины революции 24 февраля 1848 года он пишет: «Признаюсь вам, что я не расположен праздновать годовщину февраля, которая делает для меня такой неприятной окружающую действительность и так сильно напоминает о падении нашей партии. О великих временах революционной истории уместно вспоминать после победы. Тогда свободные руки могут аплодировать празднику свободы. Но сегодня, когда нас подавляет стыд, я не чувствую в себе сил вернуться к воспоминаниям, которые нас обвиняют… Я сохраняю искреннюю привязанность к прежним чувствам и убеждениям, но я не моту следовать за нашими друзьями, которые так легко воспринимают прошлое и настоящее. Мне кажется, что в нашу злосчастную эпоху прострации чувство горечи и беспомощности лучше переживать молчаливо в своем сознании.
Надо надеяться, что настанет день, когда пройдет эта моральная болезнь, поразившая нашу несчастную Францию, и если к этому времени наши друзья будут в состоянии бороться за наши общие идеи, пусть мне дадут сигнал, и я немедленно займу свое место».
Между тем положение во Франции начинает меняться. Страна излечивается от моральной болезни, так глубоко огорчавшей Делеклюза. Кризис охватывает империю, казавшуюся столь прочной. Резко ухудшается экономическое положение; внешнеполитические авантюры приносят плачевные плоды. Назревавшее в глубинах нации недовольство вырывается на поверхность. В конце 1867 года дело доходит до массовых антиправительственных демонстраций. Возрождается былой пыл у республиканцев. Возникают самостоятельные классовые организации пролетариата. Начинает действовать французская секция Интернационала. Республиканский революционный подъем увлекает за собой массы.
Империя пытается приспособиться и к новому положению. Провозглашается либеральный курс и проводятся реформы, призванные заткнуть рты недовольных. В бонапартистской стене возникают трещины, в которые врывается бурный поток демократического движения: он расширяет и размывает их, и стена оседает, качается; еще несколько сильных ударов, и она рухнет!
Весной 1867 года Делеклюз завязывает оживленную переписку с Ледрю-Ролленом, по-прежнему прозябающим в Лондоне. Делеклюз настаивает на возобновлении издания политической газеты. Ледрю в принципе согласен, но предпочитает издание журнала, который готовился бы в Лондоне. Он хочет сам руководить новым органом, чтобы он служил, как некогда «Проскри», его личной политической карьере. Ведь если делать ежедневную газету, то из Лондона просто технически невозможно будет контролировать ее. Делеклюз доказывает, что в бурном потоке событий журнал трудно сделать острым политическим орудием, что его оттеснят новые ежедневные боевые левые газеты, вроде «Курье Франсе», которую уже издает Верморель. Чтобы убедить Ледрю в необходимости выпуска именно газеты, Делеклюз специально едет в Лондон. В конечном итоге он берет всю инициативу на себя, начиная издавать сначала еженедельник, с тем чтобы превратить его как можно скорее в ежедневную газету. Делеклюз охвачен прежним энтузиазмом. Он энергично добывает необходимые деньги, и 15 марта 1868 года публикуется сообщение об издании его газеты «Ревей» («Пробуждение»), Само название, по существу, — ее политическая программа. «Тем, кто хотел бы знать, кто мы, откуда мы пришли и куда идем, наш ответ будет коротким. Тот, кто помнит битвы за право, возможно, не забыл еще совсем бывшего редактора «Эмпарсьяль дю Нор», «Демократической и социальной революции», «Вуа дю Проскри», изгнанного в Лондон, заключенного на острове Бель-Иль, отправленного в Кайенну, бывшего генерального комиссара Республики в департаментах Нор и Па-де-Кале. Тем, кому известна только нынешняя печальная действительность, мы скажем, что, пройдя суровую школу поражений, мы не забыли идеалов своей молодости и своего участия в ожесточенных битвах. Сегодня, как всегда, сегодня больше, чем когда-либо, политическая реформа является средством, социальная реформа — целью. Социальная реформа возможна лишь с помощью политической реформы. Без первой вторая только ложь и орудие одурачивания. Эти два элемента не противоречат друг другу, они взаимосвязаны и не могут существовать один без другого. Их нельзя разделять, и мы будем показывать их великое единство».