Выбрать главу

Валлес, который в своей книге «Инсургент» в разных статьях оставил яркие, художественные, хотя и не всегда достоверные зарисовки многих эпизодов истории Коммуны, рассказывает, как совершенно больной и измученный Делеклюз пришел и заявил глухим и печальным голосом:

— Старики должны стушеваться перед молодежью. Составьте декларацию без меня, не считаясь со мной. Я уверен, что вы вложите в нее всю вашу убежденность, всю Нашу душу… На этом листке бумаги мой черновой набросок, постарайтесь, чтобы кое-что из него вошло в вашу программу… Может быть, вы и правы, я представитель идей прошлого столетия. Но, верьте мне, не надо в такую минуту разбивать сердце родины — это равносильно тому, что вы бы резали мое сердце на части.

С болезненной улыбкой Делеклюз пожал руки Тейсу и Валлесу и вышел. Что же произошло затем? Были ли учтены мысли Делеклюза? По всей видимости, нет. Составлением декларации в основном занимался Пьер Дени, сотрудник газеты Валлеса «Кри дю пёпль» и страстный поклонник Прудона, давнего врага Делеклюза. Когда 18 апреля на заседании Коммуны Валлес, сообщив, что Делеклюз одобрил «Декларацию к французскому народу», зачитал ее текст, член Коммуны Растуль с изумлением воскликнул:

— Это надгробное слово якобинству, произнесенное одним из его вождей!

Действительно, декларация, одобренная Коммуной, не только не содержала многих основных политических принципов якобинства, но и решительно им противоречила. Она вся была пронизана федералистскими идеями Прудона, на основании которых Франция должна была бы стать объединением множества автономных самоуправляющихся Коммун. Между тем Делеклюз, как и другие последователи якобинцев, выступал за единую централизованную республику, он был противником федерализма. Однако он не стал выступать против декларации, хотя мог получить поддержку многих членов Коммуны. Делеклюз жертвует дорогими ему идеями революционного якобинства ради блага Коммуны. Всякий раздор перед лицом врага он считал гибельным. Поэтому он одобрил документ общего, даже туманного и расплывчатого, характера, ибо считал, что для Коммуны, осажденной жестоким врагом, потребности борьбы против Версаля гораздо важнее бумажных теорий.

Никто среди членов Коммуны не сделал так много, как Делеклюз, для укрепления единства. Когда неугомонный Феликс Пиа, изводивший всех интригами, склоками, возбуждавший конфликты, начал в очередной раз шантажировать своей отставкой, Делеклюз резко заявил:

— Странно удаляться из-за личных счетов или из-за того, что один из проектов противоречит идеалу, к которому стремишься. Неужели вы думаете, что все одобряют то, что здесь делается? И что же? Есть члены, которые остались и которые останутся до конца, несмотря на оскорбления, которыми нас осыпают. Я, по крайней мере, решил остаться на своем посту, и если мы не увидим победы, то падем первыми…

VII

Однажды при входе в зал заседаний Коммуны в дверях случайно столкнулись двое: Шарль Делеклюз и Виктор Клеман. Благообразный, седой господин в элегантном черном рединготе, в блестящем цилиндре и неуклюжий рабочий-красильщик с улицы Вожирар, одетый в деревянные башмаки и куртку со следами краски, неловко замешкались. Клеман, потоптавшись на месте, пропустил Делеклюза: в конце концов тот был старше, Но в движениях рабочего сказалась привычка пролетария уступать дорогу человеку с буржуазной внешностью, привычка, приобретенная в обществе, где рабочий должен знать свое место. Теперь революция уравняла их; оба они равноправные члены возникшего впервые в истории рабочего правительства. Уступает теперь не в дверях, конечно, а в самом главном — в политике Делеклюз. Он скрепя сердце пошел на уступки при составлении декларации Коммуны. Но это был документ, который должен удовлетворять всех, кто за него голосует.

Однако есть иные, индивидуальные формы выражения взглядов. С первых дней Коммуны бывшие сотрудники его знаменитой газеты «Ревей» уговаривали патрона возобновить ее издание; теперь не надо бояться преследований. Делеклюз колебался. Обязанности члена Коммуны требовали столько времени и сил, что при его здоровье вести еще и газету было бы немыслимо. Редактором газеты стал Октав Адвенан, друг Делеклюза, бывший член административного совета старой «Ревей». 18 апреля вышел первый номер газеты «Ревей дю пёпль» («Пробуждение народа»), в котором публикуется письмо Делеклюза редакции, определявшее ее направление.

Делеклюз пишет, что революция 18 марта явилась величайшим выражением народной воли. Париж получил наконец абсолютную автономию. Город с двухмиллионным населением не мог дольше терпеть, чтобы его третировали представители центральной власти, предавшей Париж и Францию врагу. Париж хочет получить все свободы, которые вытекают из его полной суверенности в коммунальном отношении. Делеклюз раскрывает преступные замыслы Версаля против Парижа и республики, он страстно призывает к защите Коммуны, говоря, что вступление версальцев в Париж погубило бы город; эшафоты, расстрелы и ссылки опустошили бы его.

«Победа народа, — пишет Делеклюз, — напротив, повсюду установит свободу…, которая обеспечит расцвет освобожденного труда, торговли и промышленности».

В очень общей форме говорит Делеклюз о целях Коммуны. Он не упоминает о социализме. Это не удивительно, ведь он и не был социалистом. Сами социалисты, члены Интернационала редко говорили об этом, чтобы не отталкивать от Коммуны мелкую буржуазию, большинство французского населения. Важнее другое — Делеклюз ничего, буквально ничего не упоминает о своих якобинских идеалах, которые он проповедовал всю жизнь, он даже не ссылается, как он делал обычно, на пример 1793 года. Итак, Делеклюз ради блага Коммуны, ради ее единства и победы снова уступает, и на этот раз совершенно определенно, намеренно, сознательно. Все должны служить Коммуне — это высший принцип Делеклюза. Обращаясь к редакции, он пишет: «Вы будете всеми силами поддерживать Коммуну, вы будете информировать Париж о его истинных целях».

Интересно, что были якобинцы, которые только и делали, что размахивали обветшалым знаменем 1793 года и твердили якобинские лозунги. Так поступал, например, Феликс Пиа в своей газете «Ванжёр» и на заседаниях Коммуны. Но самые преданные ей люди, самоотверженно отдававшие революции все силы, всю жизнь, проявляли достаточно мудрости, чтобы не осложнять положение теоретическими разногласиями. Среди якобинцев так поступал Делеклюз, среди социалистов — Варлен, два наиболее выдающихся деятеля Коммуны.

Товарищами Делеклюза в Коммуне оказалось немало его идейных противников — последователей Прудона, его постоянного врага на протяжении многих лет. Правда, самые близкие к Прудону люди стали врагами Коммуны. Его душеприказчик Шоде, отдавший приказ о стрельбе из Ратуши 22 января, был арестован Коммуной и потом расстрелян. Другой близкий ученик Прудона, Толен, заседал в версальском собрании. Прудонисты в Коммуне, входившие в группу членов Интернационала, во многом не только отошли от взглядов своего учителя, но даже прямо действовали вопреки им. Тем не менее социализм в Коммуне отождествлялся часто с прудонистами. Правда, наиболее последовательных социалистов, таких, как Варлен или Франкель, нельзя назвать прудонистами.

И знаменательно, что Делеклюз даже в такой ситуации никогда, ни по какому поводу не выступал против социалистических взглядов. Более того, он поддерживал все мероприятия Коммуны, отмеченные печатью социалистической тенденции. Он не раз одобрял выдвижение социалистов на ответственные посты и очень высоко ценил организаторскую деятельность социалистов — Варлена, Франкеля, Журда, Тейса и других. Забегая вперед, отметим, что в самый острый момент борьбы «большинства» с «меньшинством», среди которого в основном были социалисты, Делеклюз решительно воспрепятствовал Риго арестовать членов «меньшинства», то есть социалистов.

Уж не двигался ли Делеклюз к социализму? Нет, этого сказать нельзя, никаких заявлений определенно социалистического характера он не делал. Но, несомненно, Делеклюз видел рабочий, пролетарский характер революции 18 марта и сознательно поддерживал союз с рабочим классом, с олицетворявшим его Интернационалом.