Наконец, в Коммуне установился некоторый порядок. Исполнительная власть отныне бдительно контролируется Коммуной. Но и делегаты наделяются большей властью и ответственностью. Коммуна теперь действительно похожа на высший орган власти, который может не размениваться по мелочам. Организованность Коммуны усилилась, хотя, к сожалению, далеко не в той степени, в какой этого требовали события. Но в тех условиях большего достичь было невозможно. И хотя Делеклюз после этой реорганизации всего лишь член военной комиссии и не входит в обновленную исполнительную комиссию, его авторитет еще более возрос.
На протяжении восьми недель существования Коммуны Делеклюз неизменно направлял свою энергию именно туда, где создавалось наиболее опасное, критическое положение, где дело Коммуны надо было спасать решительными мерами. Многие члены Коммуны тоже сознавали опасность. Но одни фатально мирились с неизбежностью поражения и гибели, другие не имели достаточного авторитета, чтобы повлиять на ход дела. Были и такие, кто питал беспочвенные иллюзии и, слепо веря в победу, пребывал в состоянии блаженного оптимизма.
Делеклюз, наученный многими поражениями в своей долгой революционной жизни, всегда очень остро ощущал грозившую опасность, и в нем, старом и больном человеке, эта опасность пробуждала какую-то сверхчеловеческую энергию, неистовую страстность и волю к борьбе. Именно поэтому среди всех забот, которые взваливал на свои плечи закаленный якобинец, на первом месте неизменно стояли военные дела Коммуны. Они действительно с самого начала были ее наиболее слабым местом. Делеклюз почувствовал это сразу после 3 апреля, когда коммунары потерпели неудачу в своей первой и единственной попытке наступления на Версаль.
Собственно, первая роковая ошибка в военном деле лежит на совести Центрального комитета Национальной гвардии. 18 марта он обладал огромным военным превосходством над Тьером. На другой день после революции у Тьера осталось всего около двадцати тысяч солдат, причем деморализованных, даже враждебно настроенных к своим генералам. А Центральный комитет, имея в десять раз больше бойцов, причем охваченных энтузиазмом после одержанной победы, не осмелился увенчать эту победу немедленным наступлением па Версаль. А чего стоило назначение командующим Национальной гвардии алкоголика, полупомешанного Люлье! Это он преступно отдал версальцам могучий форт Мон-Валерьен, ключ к победе.
Центральный комитет сместил Люлье и назначил генералами Национальной гвардии отважных революционеров Дюваля, Флуранса, Эда, Бержере. Они рвались в бой, хотели идти па Версаль и пошли 3 апреля в наступление, как на парад. Они не были военными, не знали элементарных правил тактики. О чем можно было говорить, если импровизированные генералы забывали, что для пушек нужны зарядные ящики со снарядами, что бойцам необходимы полевые кухни, что, кроме барабанщиков, трубачей и знаменосцев, вперед надо посылать разведку?
После трагического поражения 3 апреля Коммуна принимает решительные меры. Форты и крепостные стены повсюду занимают батальоны коммунаров, создается сеть траншей. Снова был занят пригород Курбевуа и укреплен баррикадами мост Нейи.
Но 7 апреля следует новый тяжелый удар — версальцы взяли мост Нейи. Там командовал Бержере, тот самый храбрый Бержере, который еще в вылазке 3 апреля проявил полную неспособность руководить боями. Накануне нового поражения Бержере писал: «Что касается Нейи, этого предмета домогательств наших противников, то я сильно укрепил его и вызываю целую армию атаковать его». Бержере хвастал, что живым не уйдет с моста. Но 7 апреля в 4 часа дня, несмотря на героическое сопротивление коммунаров, мост Нейи был потерян.
Бержере сместили, а па его место назначили польского офицера Ярослава Домбровского. Возник конфликт, ибо генеральный штаб Бержере выступил против этого назначения. Делеклюз тогда первый раз вмешался в военные дела. Молодой, молчаливый, светловолосый поляк, бывший офицер русской армии, сразу поправился Делеклюзу, и он решительно выступил в его защиту. Делеклюз знал, что Домбровский еще 18 марта требовал наступления на Версаль. 9 апреля с двумя батальонами Домбровский атаковал версальцев в Апьере, обратил их в бегство и занял важные позиции. Домбровский быстро завоевал авторитет не только бесстрашного, но и очень умелого генерала.
К несчастью, далеко не все военные назначения Коммуны были столь же удачны. С 3 апреля управление всеми военными делами доверили Клюзере, человеку с весьма противоречивой биографией. Он получил орден Почетного легиона за расправу над восставшими рабочими в июне 1848 года. Потом он воевал с русскими в Крыму, служил в Алжире, попал в отряды Гарибальди, участвовал в гражданской войне в США, где получил чин генерала. Затем Клюзере оказался в Ирландии в рядах борцов за независимость. После этого занялся журналистикой и даже присоединился к Интернационалу. Вместо с Бакуниным он устроил восстание в Лионе осенью 1870 года. Там он проявил себя так, что дал основание Марксу назвать его «ослом… дураком и трусом». Маркс писал о нем: «…жалкий, навязчивый, тщеславный и честолюбивый болтун Клюзере», «легкомысленный, поверхностный, навязчивый, хвастливый малый».
И вот этому человеку Коммуна и доверила руководство своими военными делами! Почему это произошло? Потому, с горечью говорил потом Делеклюз, что не нашлось никого другого. После тяжелого разочарования в своих доморощенных полководцах из революционеров Коммуна искала профессиональных военных. Клюзере, которому дело Коммуны было совершенно чуждо, сыграл на этом.
С самого начала деятельности Клюзере на посту военного делегата Коммуны Делеклюз питал к нему серьезное недоверие. До поры до времени он молчал, поскольку не считал себя достаточно компетентным в военном деле. Однако Клюзере вел себя так, что и слепому становилось ясно: Коммуна сделала еще одну серьезную ошибку!
В одном из своих первых приказов Клюзере объявил: «Наша задача заключается в том, чтобы мы… терпеливо ожидали нападения, ограничиваясь со своей стороны обороной». Оборонительная тактика для восставшего народа всегда гибельна. Тем более что Тьер с помощью немцев, возвращавших ему военнопленных, непрерывно увеличивал численность своих войск. Если бы Клюзере хотя бы укреплял оборону! Но он постепенно разрушал и без того слабую организацию Национальной гвардии. Клюзере затеял нелепую реформу Национальной гвардии, разделив ее на маршевые батальоны из молодежи и на гарнизонные войска из гвардейцев старше 35 лет. В результате установившиеся связи, влияние людей с революционным опытом ослабели. Во всей системе военного управления царил хаос. В распоряжении Коммуны имелось достаточное количество винтовок нового образца — «шаспо», а батальоны сражались старыми пистонными ружьями.
Клюзере вел себя так, что возникали сомнения в его психической нормальности. В разгар ожесточенных боев он буквально спал целыми днями, он совершенно бездействовал, когда надо было вмешаться. Это был какой-то невероятный шарлатан, предпринимавший действия, которые невозможно было объяснить никакими здравыми соображениями. Клюзере, кроме всего прочего, не терпел вмешательства в военные вопросы. Когда Делеклюз начал контролировать военные дела, Клюзере люто возненавидел его.
А между тем Делеклюз даже проявлял исключительную тактичность и осторожность в отношении Клюзере. 21 апреля деятельность военного делегата стала предметом обсуждения на заседании Коммуны. Военное положение Коммуны ухудшалось, поражения следовали за поражениями. И все же Делеклюз выступал против поспешных действий.
— Сейчас, — говорил Делеклюз, — все дает нам право сказать, что мы приближаемся к весьма критическому моменту; кризис налицо; может быть, он разразится уже завтра. Неужели вы полагаете, что настало подходящее время, чтобы вносить расстройство в едва только сложившееся управление, еще далеко не совершенные элементы которого позволяют нам удовлетворять в известной мере огромные нужды обороны?