Десять дней Делеклюз оставался прикованным к постели. А за это время на Коммуну обрушились новые испытания и военные поражения. 4 мая версальцы с помощью измены захватили редут Мулен-Саке, атаковали и захватили Кламар, начали ожесточенные наступательные бои в Ванве, усилили артиллерийский обстрел западных и южных кварталов Парижа. А новый доенный делегат полковник Россель занимается не руководством военными операциями, а борьбой против Центрального комитета Национальной гвардии, претендовавшего на власть. Россель раздумывает над предложениями некоторых экстремистов совершить военный переворот и установить единоличную диктатуру. Положение военного делегата окончательно запутывал вновь созданный в отсутствие Делеклюза Комитет общественного спасения, где Феликс Пиа творил невероятные глупости. Но главное, что особенно тяжко сказалось на положении Коммуны, — совершившийся в начале мая раскол на «большинство» и «меньшинство». Они начали открытую яростную борьбу между собой, к великой радости версальцев. Отсутствие Делеклюза имело пагубные последствия. Ведь он сумел остаться чуждым борьбе партий, личным дрязгам. Только он один мог быть арбитром; только его авторитет мог предотвратить гибельный раскол. Люди, не считавшиеся ни с кем и ни с чем, вроде Пиа или Риго, побаивались Делеклюза. Он один умел заставить себя слушать. Феликс Пиа, воспользовавшись болезнью Делеклюза, совершенно распоясался в своей театральной безответственности. В то время как рядовые коммунары героически гибли на укреплениях, Коммуна терзала сама себя в бесплодных распрях. Лиссагарэ пишет: «Болезнь Делеклюза, приковавшая его к постели, оставляла свободное поле для интриг Пиа. Делеклюз всех да стоял за единство; Пиа предпочитал видеть Коммуну скорее мертвой, чем спасенной теми, кого он ненавидел, а он ненавидел всех, кто смеялся над его безумными выходками».
Только 8 мая Делеклюз встал на ноги и приступил к работе. Выздоровел ли он? Нет, видевшие его тогда люди утверждали, что он не только говорил, но и дышал с трудом. Россель, например, заявлял, что это был «ходячий труп». Однако известие о новых несчастьях Коммуны породили в нем какую-то необычайную нервную энергию, придавшую неожиданную силу этому окончательно измученному человеку.
В этот день он является в Ратушу и присутствует на заседании Коммуны. Вместе с Авриалем, Мортье и Вердюром он составляет воззвание к национальным гвардейцам XI округа, избравшего Делеклюза в Коммуну. Это суровый призыв к смертельной борьбе. Интересно, что старый якобинец до этого воздерживался от каких-либо намеков на социалистический характер борьбы Коммуны. Здесь впервые говорится не только о борьбе за республику против монархии, но также о борьбе между «капиталом и трудом». Делеклюз пишет о том, что «в тысячу раз лучше погибнуть, чем покориться позорному игу рабства».
Между строк воззвания чувствуется, что старый якобинец не питает иллюзий в отношении будущего Коммуны, что он ожидает грозных событий.
VIII
Вечером 8 мая подходит к концу героическая оборона форта Исси. Его немногие оставшиеся в живых защитники, осыпаемые непрерывным огнем снарядов и пуль, почти полностью окружены. После 7 часов вечера они начинают покидать остатки укреплений. В Париже об этом еще никто ничего не знает. Только в полдень 9 мая на стенах Парижа появилось множество афиш, подписанных Росселем: «Трехцветное знамя развевается над фортом Исси, оставленным вчера вечером его гарнизоном». Тягостное известие тем более озадачивает коммунаров, что оно составлено в выражениях, уместных для сообщения о победе. «Знамя развевается» — так мог бы написать Тьер!
Делеклюз узнает об этом в военном министерстве. Он ищет Росселя, требует объяснений. В ответ полковник заявляет о своем окончательном решении уйти в отставку. Делеклюз спешит в Ратушу. В зале заседаний Коммуны все идет так, будто ничего не случилось. Члены Коммуны спорят, как обычно, о неточностях в протоколе предыдущего заседания. Возбужденный вид внезапно появившегося Делеклюза сразу привлек внимание участников заседания. А он минуту прислушивается к привычным словам оратора и вдруг, гневно прерывая его, начинает быстро говорить своим хриплым, слабым голосом, в котором звучат горе и ярость:
— Вы занимаетесь спорами в то время, когда объявлено о том, что трехцветное знамя развевается над фортом Исси. Граждане, надо принимать меры без промедления. Я видел сегодня утром Росселя; он подал в отставку, он твердо намерен остаться при своем решении. Сегодня утром версальцам удалось вступить в форт; там ничего не взорвали, не было мин. Измена обступает нас со всех сторон! И трехцветное знамя над развалинами. Восемьдесят пушек угрожают нам с Монтрету. Я обращаюсь ко всем вам!
В зале сильное волнение. Тяжелая весть, которую принес Делеклюз, его страстная, взволнованная речь пробуждают всех и заставляют вспомнить о смертельной опасности. Как будто сама революция говорит устами седовласого, задыхающегося человека, напоминающего членам Коммуны об их исторической ответственности.
— Прискорбные дебаты, — продолжает Делеклюз, — которые происходили на прошлой неделе и при которых я не присутствовал, чему очень рад, вызвали сильнейшее смятение среди населения… И в такой момент вы тратите время на вопросы самолюбия! Я надеялся, граждане, что Париж спасет Францию, а Франция — Европу. И что же! Сегодня Национальная гвардия больше не хочет драться. А вы обсуждаете вопросы, касающиеся протокола!
Центральный комитет собирается разогнать Коммуну; это значит нанести революции удар в сердце. Я не утверждаю, что этим собранием приняты великие решения, но, несмотря на неопытность людей, входящих в его состав, от Коммуны исходит мощь революционного чувства, которая способна спасти родину…
Мы спасем ее; и быть может, на баррикадах. Но прежде надо попытаться не допустить насильственного вторжения в Париж через наши крепостные стены. Оставьте сегодня всякую злобу!..
Мы должны спасти страну. Комитет общественного спасения не соответствует тому, чего от него ожидали. Он препятствовал делу вместо того, чтобы стимулировать его. Я утверждаю, что он не должен более существовать…
Будь в наших усилиях единство, всего этого не случилось бы. Парижанин не трус; если он отказывается драться, значит им плохо командуют или он считает, что его предали. Надо немедленно принять решительные меры, или мы пропадем в своем бессилии как люди, недостойные нести возложенные на нас обязанности защищать страну…
Франция протягивает нам руки, у нас есть продовольствие, соберем все силы, еще неделю, и мы прогоним версальских бандитов! Франция находится в движении, она несет нам моральную поддержку, которая претворится в активную помощь. Мы должны найти среди героев 18 марта и в Центральном комитете, оказавшем столь большие услуги, силы, чтобы спастись. Нужно создать единство командования. Я предлагал сохранить единство политического руководства. Это ни к чему не привело. Мы дошли до того, что создали Комитет общественного спасения. Чем же он занимается? Отдельными назначениями вместо согласованных действий…
Таким образом, ясно, что Комитет общественного спасения не оправдывает ожиданий и его нужно сместить. Слова ничего не значат. Можно творить великие дела, употребляя простые слова… Ваш Комитет общественного спасения уничтожен, раздавлен под тяжестью довлеющих над ним воспоминаний и не делает даже того, что могла бы делать обычная исполнительная комиссия…
Речь Делеклюза, основные места которой приведены здесь в дошедшем до нас несовершенном протокольном изложении, потрясает членов Коммуны. Никогда еще они не испытывали такого волнения, никогда еще они не были так резко поставлены лицом к лицу с трагической действительностью. Делеклюз с суровой прямотой сказал, что речь идет о спасении Коммуны от смертельной опасности. Но не страх и панику, а энергию, волю к борьбе пробуждает Делеклюз у своих товарищей. Он не колеблясь выступает против «большинства» якобинцев и бланкистов, фактическим лидером которого он был; и прямо говорит, что созданный ими Комитет общественного спасения — фикция. Делеклюз, всю жизнь мысливший образами, идеями и лозунгами французской революции XVIII века, разбивает обаяние слов и исторических призраков, под воздействием которого и возник этот никчемный комитет, расколовший Коммуну.