У него был крупный, прекрасной формы нос, нижняя губа была полной, и, однако, никакой чувственности не ощущалось в его облике. Он казался ловким, но слабым, ему словно не хватало мускулов. Но тело в нем не составляло главного, главным была его душа. Она концентрировала все его силы в едином стремлении к освобождению пролетариев от несчастной судьбы. Только во имя этой возвышенной идеи Варлен и жил».
Политические заключенные в Сент-Пелажи пользовались довольно либеральным режимом. Как ни низко пала империя, все же ее тюремщики разрешали им переписку и свидания с посетителями. Но с тем большим нетерпением считал Варлен дни, оставшиеся до освобождения. С воли передавали новости, которые звали к действию. Миновали времена монотонного, ровного хода событий, когда воздух, казалось, застыл в ожидании бури. Сейчас повсюду чувствовалось ее приближение. Здание империи, уже давно давшее трещины, зашаталось. Император и его клика в замешательстве метались от одной глупости к другой, самонадеянно воображая, что они еще в состоянии, действуя кнутом и пряником, спасти свою прогнившую власть. Они запрещают Интернационал, но одновременно вынуждены разрешить деятельность профсоюзов. Затем принимаются так называемые либеральные законы о печати и собраниях. В Париже и в провинции осенью 1868 года появилось около 70 оппозиционных газет и журналов. Среди них есть всякие — от умеренно-либеральных до самых бунтарских. В тюрьме Варлен однажды увидел какой-то новый журнал в обложке красного цвета. Это был «Лантерн» («Фонарь»), который начал выпускать Анри Рошфор, литератор-республиканец, человек левых, но довольно сумбурных взглядов, талантливый, смелый и, главное, остроумный. Обложку журнала украшал фонарь, но авторы имели в виду отнюдь не просветительские функции. Ведь тут же была нарисована веревка: в самом деле, фонарь при случае может с успехом заменить виселицу. Император и его окружение служат для «Фонаря» мишенью остроумных и злых насмешек. А ведь во Франции смешное убивает. Министры империи хорошо знают это, и в августе журнал запрещен, а Рошфор приговорен к 13 месяцам тюрьмы. Он бежит в Бельгию и выпускает свой журнал там. На границе всю почту тщательно проверяют. Но кому придет в голову, что экземпляры «Фонаря» доставляются в гипсовых бюстах самого императора? «Фонарь» читают во всей Франции, хотя цена за него порой доходит до 100 франков за номер. Он пользуется сенсационным успехом.
Но это лишь один признак пробуждения, охватившего страну. Забастовки рабочих и демонстрации республиканцев следуют одна за другой и носят все более грозный характер. И вот в самый разгар новой полосы в злосчастной истории Второй империи, 6 октября, Варлен оказался на свободе. Он возвращается в свою каморку на улице Дофин, и младший брат Луи, давно приобщенный к политическим страстям, увлеченно рассказывает, как много сейчас в жизни нового. Луи даже не в состоянии перечислить проявления симпатии к своему старшему брату; рабочие с нетерпением ждут Варлена.
IV
Первое, что почувствовал Варлен, вернувшись из тюрьмы, не было, впрочем, для него неожиданностью. Влияние и авторитет Интернационала после двух судебных процессов и его официального запрещения не только не ослабели, но небывало усилились. Речь Варлена на суде по-прежнему у всех на устах, его имя рабочие произносят с гордостью и надеждой. Раньше многие подозрительно относились к Интернационалу, считая его чуть ли не замаскированной бонапартистской организацией. Пищу для темных слухов давали некоторые действия Толена и его друзей, которые встречались с принцем Жеромом Бонапартом и всерьез беседовали с ним о наполеоновском «социализме». Теперь конец сплетням, так же как и безраздельно прудонистскому периоду в истории французской секции Интернационала. Начинается новая, революционная и важнейшая глава этой славной истории. Имя Эжена Варлена служит ее заглавием.
Многие из рабочих раньше не интересовались Интернационалом. Теперь же Варлена непрестанно осаждают вопросами, можно ли еще вступить в Интернационал? Он терпеливо объясняет, что организация запрещена и формально не существует. Рабочие понимающе улыбаются; ведь они убеждены, что Интернационал не может не существовать! Впрочем, сам Варлен убежден в этом более твердо, чем кто бы то ни было. Да, Интернационал не исчез, хотя единой организации с общим руководящим центром уже не было. Влияние Интернационала расширилось, но это скорее не влияние, а необычайно возросшая популярность, магическое действие самого слова. Варлен сразу понял, что надо воссоздать организацию. Но уже не в прежней форме и масштабах. Слишком ограниченной была численность секции Интернационала по сравнению с численностью бурно развивавшихся профсоюзов; ведь они теперь могли создаваться на законном основании. Нельзя допустить, чтобы Интернационал оказался изолированным от них. Надо объединить все рабочие организации страны под эгидой Интернационала. Вот цель, которую поставил перед собой отныне Варлен. Достичь ее было трудно: невозможно даже просто призвать к этому хотя бы через газету — Интернационал запрещен! Значит, надо терпеливо искать сближения с множеством людей, находить с ними общий язык и взгляды. К тому же появился сильный конкурент. Существовала комиссия рабочих делегатов на Всемирную выставку. С июля 1867 года ее руководители стали собираться в пассаже Рауль. Представители почти всех парижских рабочих корпораций обсуждали здесь свои насущные вопросы.
Но как далеки они были от революционных идей Интернационала! И все же Варлен действует. Сначала Интернационал возрождается в замаскированной форме «Кружка социальных опытов» и «Общества объединенных трудящихся». Уже в конце 1868 года Варлен добивается его сближения с комиссией рабочих делегатов, а еще через четыре месяца удалось согласовать первый проект слияния всех рабочих организаций Парижа. Словом, Варлен погружен в кропотливую, напряженную, каждодневную организационную работу. Деятельную поддержку ему оказывает Бенуа Малой, с которым они еще недавно вместе сидели в Сент-Пелажи и успели там переговорить о многом. Этот спокойный, трудолюбивый, несколько романтичный человек очень уважал Варлена, и они действовали тогда рука об руку.
За полгода, истекших после выхода Варлена из тюрьмы, к Интернационалу присоединяются пять рабочих парижских корпораций: переплетчиков (здесь Варлена боготворят по-прежнему), литографов, ювелиров, сапожников, жестянщиков. Варлен восстанавливает и укрепляет связи с лидерами секций Интернационала в Руане, Лионе, Марселе.
Как всегда, он в самой гуще общественной жизни. Конец 1868, весь 1869 и начало 1870 года — пора непрерывных публичных собраний. Теперь они разрешены, и люди могут собираться и обсуждать любые вопросы, кроме религии и политики. На каждом собрании специальные полицейские чиновники следят за этим. Но ораторы с истинно французским остроумием умеют обходить эти запреты, и все хорошо понимают иносказательные речи. Народ, так долго не слышавший живого слова, хлынул на эти собрания. Варлен регулярно их посещал. Его часто видят в залах Фавье и Риволц, в театре Мольера на улице Сен-Мартэн. Он тоже выступает, но чаще лишь внимательно слушает. Как загораются лица рабочих, когда речь заходит об идеях социальной справедливости и свободы! И Варлен вновь и вновь утверждается в своей решимости бороться за эти идеи. Здесь он встречается с друзьями, здесь настойчиво и терпеливо ищет помощников в деле возрождения Интернационала. Впрочем, эти народные митинги подчас вызывают у него тревогу. Ведь свои взгляды проповедуют не только социалисты. Гораздо чаще звучат голоса буржуазных республиканцев, которые явно хотят вырвать рабочих из-под влияния социализма и снова, как это было уже не раз, использовать этих простаков с мозолистыми руками как свое слепое орудие.