— И что, по-твоему, надо было сделать? Сказать, что обойдусь без попутчиков? Тебе-то хоть не пришлось провести с ним два дня езды, и две ночи сна у одного костра. Знаешь, он никогда не закрывает тот глаз. Будто всю ночь на тебя им смотрит. Клянусь, я ни на миг не сомкнул глаз с нашего отъезда.
— Он сквозь него не видит, балда, — сказал Йон, — не больше чем я сквозь твою ширинку.
— Знаю, но всё равно. — Дрофд оглядел их, голос упал. — Вы и впрямь думаете, что Союз идёт этим путём?
— Нет, — отрезала Чудесная. — Не думаю. — Она одарила его одним из своих особых взглядов, и он отошёл прочь, бубня про себя на тему: что же ещё ему оставалось делать.
Затем она подступила к Утробе, и наклонилась вплотную.
— Ты и впрямь думаешь, что Союз идёт этим путём?
— Сомневаюсь. Но внутри меня зреет дурное предчувствие. — Он нахмурился на чёрный силуэт Трясучки, прислонившегося к одному из Героев, потом на долину вокруг, до краёв залитую солнечным светом, и положил руку на живот. — А я привык прислушиваться к своему нутру.
Чудесная фыркнула.
— Ага, на такую громадину как не обращать внимание.
Старая закалка
— Танни.
— У? — Он открыл один глаз, и солнце пырнуло его прямо в мозги. — У! — Он снова захлопнул его, обводя языком ободранный рот. На вкус как медленная смерть и застарелая гниль. — У! — Он попробовал другой глаз, наводя его на замаячившие сверху чёрные силуэты. Те приближались, по их краям лучи солнца преломлялись в сверкающие кинжальчики.
— Танни!
— Слышу, вашу мать! — Он попытался сесть, и мир перетряхнуло, словно в бурю корабль. — Га! — Он начал прозревать, что находится в гамаке. Попытался быстрым движением опустить ноги, заплёл их в сетке, едва не перевернулся от усилий высвободится, и, сглатывая неодолимый рвотный позыв, кое-как пришёл в положение смахивающее на сидячее. — Первый сержант Форест. Вот радость-то. Сколько время?
— Время браться за дела. Где-ты взял такие сапоги?
Танни озадаченно уставился вниз. Он обут в пару восхитительно начищенных кавалерийских сапог с золотыми пряжками. Солнечное отражение от носка было настолько ярким, что заболели глаза.
— А. — Он в муках улыбнулся, из тёмных заводей его разума начали всплывать некоторые подробности прошедшей ночи. — Выиграл… у офицера… по имени… — Он уставился в ветви дерева, к которому прикручен его гамак. — Нет. Прошло.
Форест в изумлении покачал головой:
— В дивизии ещё остались болваны, что играют с тобою в карты?
— Ну, это одна из многих чудесных особенностей военного времени, сержант. Куча народу покидает дивизию. — Их полк оставил четыре десятка в госпитальных палатках только за последнюю пару недель. — Что значит прибытие кучи новых картёжников, не так ли?
— Да, так, Танни, именно так. — Покрытое шрамами лицо Фореста хранило ту подленькую усмешечку.
— О нет, — произнёс Танни.
— О да.
— Нет, нет, нет!
— Да. Сюда, ребята, подходим!
И они, конечно же, подошли. Четверо. Новобранцы, только что с корабля. Судя по внешности — из Срединных земель. В порту их целовала на прощание мама, а может и милка, а то и сразу обе. Новая выглаженная форма, надраенные ремни. Пряжки, само собой, сияют подготовкой к благородной солдатской жизни. Форест размашисто указал на Танни, словно балаганный распорядитель на своего уродца и, как обычно, обратился с одним и тем же кратким напутствием:
— Ребята, это знаменитый капрал Танни, один из самых старослужащих унтер-офицеров дивизии генерала Челенгорма. Ветеран Старикландского восстания, Гуркской войны, предыдущей Северной войны, осады Адуи, наших сегодняшних невзгод и таких объёмов солдатской службы в мирное время, что более острый ум непременно бы помер со скуки. Он пережил понос, паршу, чахотку, осеннюю лихоманку, ласки северных ветров, пощёчины южных дам, тысячи миль переходов, многолетние рационы Его величества и даже самую чуточку настоящих боёв, дабы сейчас предстать — вернее присесть — перед вами. Четырежды он становился сержантом Танни, однажды даже старшим сержантом Танни, но всегда, домашним голубем в унылую клетушку, возвращался к своему текущему званию. Ныне он занимает высокий пост знаменосца Его светлейшего величества неукротимого Первого кавалерийского полка. Что налагает на него ответственность… — Танни застонал от одного упоминания этого слова. — …за полковых гонцов, коим поручено разносить сообщения к и от нашего зело почитаемого командира, полковника Валлимира. Ими вы, ребята, и станете.
— Ох, проклятущий ад, Форест.
— Ох, проклятущий ад, Танни. Почему бы вам не представиться капралу?
— Клиге. — Круглолицый, с большим ячменем, закрывающим один глаз. Не с той стороны повязал портупею.
— Предыдущее занятие, Клиге? — спросил Форест.
— Собирался стать ткачём, сэр. Только не задержался в подмастерьях и месяца, как хозяин продал меня вербовщику.
Танни ещё больше скривился. Поступающее в последнее время пополнение — сплошь выскобленные со дна остатки.
— Уорт. — Следующий был сухопар и костляв, с кожей нездорового сероватого отлива. — Состоял в народном ополчении, наш отряд расформировали, вот нас всех и призвали.
— Ледерлинген. — Высокий, поджарый тип с большими руками и встревоженным взглядом. — Я был сапожником. — Он не предоставил дальнейших подробностей его вступления в Королевскую гвардию, а голова Танни чересчур раскалывалась для проявлений любопытства. Теперь этот парень здесь, ко всеобщему сожалению.
— Желток. — Низенький веснушчатый молодчик, поклажа превратила его в карлика. Он виновато огляделся исподлобья. — Меня назвали вором, хоть я ничего не сделал. Судья сказал — сюда или пять лет тюрьмы.
— Скорее всего, мы все пожалеем о твоём выборе, — пробурчал Танни, хотя видимо, будучи вором, тот единственный обладал пригодными здесь навыками. — Почему тебя назвали Желток?
— Э… не знаю. Так звали моего отца… полагаю.
— Думаешь, Желток, ты лучшая часть яйца?
— Это… — Он с сомнением покосился на своих сотоварищей. — Не совсем.
Танни вперил в него взгляд:
— Я буду за тобой следить. — Нижняя губа Желтка слегка задрожала от несправедливости.
— Держитесь, парни, поближе к капралу Танни. С ним вы будете как за каменной стеной. — Смысл улыбочки Фореста трудновато определить однозначно. — Если вообще бывает солдат, постоянно прячущийся за каменной стеной, так это капрал Танни. Только не играйте с ним в карты!
Танни глубоко вдохнул и встал. Новобранцы корявым рывком выпрямились смирно. Точнее трое из них. Желток присоединился немного позже. Танни замахал им руками:
— Ради всего, не отдавайте честь. Меня может на вас вырвать.
— Простите, сэр.
— Я не сэр, я капрал Танни.
— Простите, капрал Танни.
— Так вот, слушайте. Мне неохота вас здесь видеть, и вам неохота здесь быть…
— Мне охота здесь быть, — сказал Ледерлинген.
— Неужели?
— Я — доброволец. — В голосе отчётливая нить гордости.
— Доб… ро… волец? — Танни продирался сквозь слово, как если бы оно было иностранным. — Значит, они существуют. Смотри мне, чтоб пока ты здесь, никуда меня не отдоброволил. Короче… — Он заговорщицки поманил бойцов, согнутым в крюк пальцем. — Вы, ребятки, приземлились прямо на ноги. В Его величества армии мне поручали задания всех видов, и сейчас, — он с любовью указал пальцем на штандарт Первого полка под гамаком, бережно завёрнутый в парусиновый чехол, — мой милый боевой пост здесь. Я ваш командир, всё верно. Но мне бы хотелось, чтобы вы парни, видели меня, скорее… своим добрым дядюшкой. Всё что вам понадобится. Любая дополнительнаяуслуга. Всё, что делает нашу армейскую жизнь достойной проживания. — Он наклонился поближе, и призывно раздвинул брови. — Всё что угодно. Приходите ко мне. — Ледерлинген нерешительно поднял палец. — Да?
— Мы же кавалеристы, не так ли?
— Да, воин, так.
— Не положены ли нам лошади?
— Замечательный вопрос, выдаёт острую тактическую проницательность. По причине административной ошибки, в данный момент наши лошади в присоединённом к дивизии Миттерика Пятом полку, который, как пехотное формирование, не в состоянии применить их достойным образом. Мне сообщили, они нагонят нас со дня на день, вот только мне это говорят уже давно. В настоящее время мы есть полк… безлошадной кавалерии.