— Да только лучше бы тебе спуститься с нами, благословляя имя Кёрндена Утробы за то, что он нас честно предупредил, разрешил уйти и не понавтыкал стрел в задницы.
— Ладно, — сказал Рыжеворон, и, надувшись, отвернулся.
Горбушка сдул щёки, обращаясь к Утробе.
— Вот тебе и молодёжь в наши дни, да? Неужели и мы были такими глупыми?
Утроба пожал плечами.
— Скорее всего.
— Всё-таки не сказал бы, что также жаждал крови, как, кажись, они.
Утроба пожал плечами ещё раз.
— Вот такие настали времена.
— Правда, правда, и трижды правда. Мы тебе оставим костёр, угу? Погнали, мужики. — Они побрели к южной стороне холма, всё ещё складывая остатки пожиток, и один за одним меж камнями исчезали в ночи. Племянник Горбушки повернулся в проходе и показал Утробе палец, мол, иди ты нахуй. — Мы ещё вернёмся, ты, подкрадывальщик галимый! — Дядя отвесил затрещину по его легкомысленной макушке. — Оу! Что?
— Будь поуважительнее.
— Мы чё, не на войне?
Горбушка снова отвесил оплеуху, от чего тот ойкнул.
— Всё равно не груби, говнюк.
Утроба постоял, пока жалобы бойца стихли на ветру меж камней, сглотнул кислые слюни и высвободил пальцы из-за пояса. Ладони дрожали, чтобы скрыть это, пришлось потереть их друг о друга, притворяясь, будто замёрз. Зато уже всё, и каждый участник по-прежнему дышит. Стало быть, подумал он, всё сработало так, как можно было только надеяться.
Весёлый Йон не согласился. Он подошёл к Утробе, мрачный как туча, и сплюнул в костёр.
— Может, настанет час, и мы пожалеем, что их не убили.
— Неубийство не так тяготит мою совесть, как его противоположность.
Брак с упрёком подступил к Утробе с другого бока.
— Воину не следует чересчур тяготиться совестью.
— Заодно воину не следует чересчур тяготиться своим пузом. — Вирран стряхнул с плеч Отца Мечей, поставил на острие так, что навершие доходило до его шеи, и провернул вокруг оси, наблюдая, как перескакивает отсвет на крестовине. — Всем нам нести свои тяготы.
— У меня-то как раз всё норме, худосочный. — И горец гордо потрепал своё великое брюхо, подобно отцу, треплющему по головке сына.
— Вождь. — Агрик шагнул у свету, в руке вольно свисал лук, и болталась стрела, придерживаемая двумя пальцами.
— Ушли? — спросил Утроба.
— Видел, как спускались у Детей. Сейчас они переходят реку, направляются в Осрунг. Атрок приглядит, на всякий. Будем знать, если их вернётся вдвое больше.
— Думаешь, так и будет? — спросила Чудесная. — Горбушка скроен из старого сукна. Он может и улыбался, но случившееся ему не по душе. Ты старому хрычу веришь?
Утроба насупился в ночь. — Примерно как всякому в наши дни.
— Так мало? Лучше выставь охрану.
— Айе, — произнёс Брак. — И убедись, что наши не спят.
Утроба ткнул его в плечо. — Здорово, что ты вызвался добровольцем в первую стражу.
— Можешь взять за компанию своё пузо, — добавил Йон.
Утроба ткнул в плечо уже его. — Рад, что ты напросился во вторую.
— Бля!
— Дрофд!
В кудрявом пареньке можно было сразу признать новенького в команде, ведь он отозвался спешно, чуть ли не вприпрыжку.
— Айе, вождь?
— Прыгай в седло, и скачи обратно по Яусскому тракту. Не знаю, кого ты раньше встретишь — наверно людей Железноглава, а может Стодорога. Передашь им, что мы наткнулись у Героев на одну из дюжин Ищейки. Скорее всего, они просто разведывали, но…
— Просто разведывали. — Чудесная откусила от костяшки кулака клочок кожи и сплюнула его с кончика языка. — Союз в милях отсюда, разбросан и растянут, прочёсывает местность, где никого нет.
— Скорее всего. Но всё же, прыгай на коня и неси известие.
— Сейчас? — Лицо Дрофда сплошное огорчение. — По темноте?
— Нет, хорошо бы следующим летом, — отрезала Чудесная. — Да, сейчас, балбес. Едь себе и едь вдоль дороги.
Дрофд выдавил вздох.
— Геройская работёнка.
— Вся ратная служба — геройская работёнка, малыш, — сказал Утроба. Он скорее отправил бы кого-нибудь ещё, но тогда они до зари бы ругались и спорили, почему это не поехал новенький. Есть должные способы делать дела, через которые так просто не переступишь.
— Так точно, вождь. Наверно через пару дней появлюсь. И наверняка с раздраконенной жопой.
— Отчего же? — И Чудесная изобразила несколько тычков тазом взад-вперёд. — Стодорог твой особенный друг, что ли? — Разразился хохот. Рубленое громыхание Брака, тонкое хихиканье Скорри, даже угрюмая мина Йона стала чуточку мягче, что означало — ему и в самом деле очень смешно.
— Ха, мать вашу, ха. — И Дрофд двинулся в ночь, искать лошадь и отправляться.
— Говорят, с куриным жиром легче проскакивает! — крикнула вслед Чудесная. Эхо карканья Виррана взмыло над Героями и кануло во тьму.
С концом возбуждения, к Утробе пришла ломота во всём теле. Он присел у костра, морщась, согнул колени. Земля всё ещё не остыла от горбушкиного гузла. Скорри нашёл местечко поодаль, взявшись точить нож. Скрежет металла задавал ритм мягкому и тонкому пению. Песнь о Скарлинге Простоволосом, величайшем герое Севера, что свёл кланы воедино и прогнал Союз. Утроба сидел и слушал, прикусывая саднящую кожу вокруг ногтей и размышляя, как бы ему, в самом деле, бросить эту привычку.
Вирран положил Отца Мечей, присел на корточки и вытащил старый мешочек, в котором хранил свои руны.
— Чтение — лучшее занятие, да?
— Оно тебе надо? — пробормотал Йон.
— А что? Боишься, как бы знаки тебе чего не поведали?
— Боюсь, что ты нагородишь бочку ахинеи, и я полночи буду валяться без сна, пытаясь выудить оттуда смысл.
— Сейчас и проверим. — Вирран высыпал руны в сложенную чашечкой ладонь, поплевал на них, а затем бросил рядом с костром.
Утроба не удержался вытянуть шею и посмотреть, хотя ни за какие деньги не смог бы прочитать проклятые штуковины.
— Что говорят руны, Щелкунчик?
— Руны говорят… — Вирран уставился вниз, словно пытаясь различить что-то отсюда далекое. — Быть большой крови.
Чудесная прыснула.
— Да они всегда так говорят.
— Айе. — Вирран завернулся в плащ, уткнувшись в рукоять меча, словно прильнул к любимой, уже закрыв глаза. — Но в последнее время они чаще правы, чем нет.
Утроба обвёл хмурым взглядом Героев, забытых великанов, непреклонных стражей, охранявших ничто.
— Такие настали времена, — пробормотал он.
Миротворец
Он стоял у окна, положив руку на камень, барабаня, барабаня, барабаня пальцами. Мрачно проводя взглядом над Карлеоном — над путаницей мощёных улиц, скоплением слюдяных крыш, над чернеющей в проблесках мороси громадой — городской стеной, выстроенной его отцом. Над затуманенными полями за ней, минуя излучину седой реки, навстречу зыбким очертаниям холмов у края долины. Будто напрягшись, как следует, ему удалось бы заглянуть вдаль. Через четыре десятка миль холмистых пустошей, на разбросанные армии Чёрного Доу. Туда, где решалась судьба Севера.
Без него.
— А всего-то и надо, чтобы каждый делал то, что я ему скажу. Это что, непосильная просьба?
Сефф прошелестела сзади, прижавшись животом к его спине.
— По-моему с их стороны это всего лишь здравый смысл.
— Ведь я же всё равно лучше знаю, так?
— Знаю я, и я говорю тебе как, так что… да.
— Кажется, на Севере ещё есть свиноголовоё дубьё, которому невдомёк, что мы знаем всё.
Её рука скользнула по его руке и прижала беспокойные пальцы к камню.
— Мужчинам не по душе говорить вслух о мире, но куда они денутся. Увидишь.
— А до тех пор, подобно всем провидцам, я буду презираем. Осмеян. Изгнан.
— До тех пор ты будешь заперт в одной комнате со своею женой. Разве это так плохо?
— Я бы не хотел оказаться нигде ещё, — соврал он.
— Обманщик, — прошептала она, щекоча губами ухо. — Ты впрямь почти такой же обманщик, как о тебе говорят. Уж наверно, лучше бы ты оказался там, рядом со своим братом, облаченный в доспехи. — Её руки пролезли в его подмышки, поползли по груди, пробирая его щекотной дрожью. — Срубая южанам головы охапками.