Дворник устало погладил метлу. Старушка моя! Сколько мы уже с тобой вместе? Пятый год пошел. Скольких он потерял за это время? Девять человек. Без Ваньки. За позавчерашнего мальчика почему-то больнее всего.
Он всегда умудрялся оказаться там, где больше всего грязи. Окунался в самые громадные радуги страны. Таких, как он, называют «дворниками запаса». Когда ты живешь и работаешь на одном месте несколько лет подряд, бороться с грязью легко — надо только сидеть и наблюдать. Заметил, как у клена ссорятся друзья-супруги-родители-с-детьми, — подошел, смел на скорую руку следы ругавшихся — и все чисто, не испортит больше клен никому настроения, не притянет магнитом новые неприятности. Такую радугу можно и днем полировать — она маленькая, почти безобидная, случайного прохожего утянуть с собой не сможет — сил не хватит. А если, не дай бог, пожар во дворе или драка серьезная, опять же, по свежим следам легче мусор смести, хотя и придется ночи дождаться.
А вот когда эта грязь полгода балластом лежит, когда радуга себя уже практически полной хозяйкой почувствовала, а ты, наоборот, представляешься новичком среди вражин-одноклассников, вот тогда-то настоящая работа и начинается.
Чем больше мусора, тем ярче радуга. Сильнее боль. Опаснее контакт.
Девять человек. Десять, уже десять. Когда исчез самый первый — бездомный глуховатый старик, — Степан целый час сидел у сверкающей радуги, бессмысленно вглядываясь в цветастый калейдоскоп. За что и получил потом от Управления на орехи — нельзя останавливать уборку, любое промедление может обернуться еще большей трагедией.
Потом была компания подростков. Заброшенный пустырь. Несколько убийств за последний год, когда он добрался туда, мусор, кажется, даже на зубах скрипел. А радуга — о, люди! Если б вы ее видели! Такую красоту описать невозможно. Малолетки появились неожиданно. Да, был день, но место пользовалось такой дурной славой, что Степан и подумать не мог, что кто-то сюда сунется. Он кричал, пугал, прогонял, он бросился в драку, чтоб только не пустить их туда, где сверкал, прощаясь, мусор. Невидимый для четверки глупых юнцов. Очень упрямых юнцов — удар по коленной чашечке, под дых, дворник покатился по земле, а малолетки, хохоча, помчались прямо на радугу.
Тогда Степан подумал, что она пусть и невидима, но все же привлекает к себе внимание. Зовет. Заманивает. Знать бы, зачем ей это…
После этого случая Управление на целых полгода запретило ему даже близко приближаться к метле и мусору. И вообще к людям. Жил в Лесу шесть месяцев. А вернувшись, завел себе Ласуна.
— Я! Я из-за тебя встречу отменил! Мать на работу опоздала!
— Ты что творишь? И это после того, как Иван пропал! Да мы… мы чуть с ума не сошли с отцом, когда увидели, что тебя в спальне нет!
— Уже в милицию хотели звонить!
— Почему не в морг?
— Что?! Ах ты ж…
Утром ей чудесным образом удалось избежать долгих расспросов и нудных нотаций — родители ограничились фразой: «Вечером поговорим, бегом в школу!» Зато сейчас… Уже за полночь перевалило, а они все зудят, успокоиться не могут. Дарина в сотый раз мысленно обложила свою растерянность красочными эпитетами. Надо ж было так заболтаться со Степаном, чтобы счет времени потерять совершенно! А они, блин, решили, что дочку маньяк похитил. Прямо из спальни!
Даря уныло вертела в руках часы.
— К парню она побежала… И что это за парень — дворник ничтожный!
— Мама, он просто друг!!!
— Не ори на мать! Может, этот друг тебя в университет устроит? Или аборт оплатит?
— ПАПА!!!
— За нее волнуешься, а ей вообще наплевать на все! Ты же юрист будущий!
— Да сколько ж можно? Не юрист я… мне совсем другое нравится. Я рисовать люблю. И стихи писать!
— В переходе метро рисовать будешь?
— НЕ-ХО-ЧУ на юридический!
— Замолчи! — Тяжелый кулак опустился на стол.
— Володя, не волнуйся так. — Дарина исподлобья смотрела, как мать бережно сжимает отцовскую ладонь. И как тот раздраженно ее вырывает. Внезапно стало очень тоскливо и скучно.
— Я спать пошла! — Она резко вскочила со стула, даже слишком резко — стул с грохотом загремел на пол.
— Ты еще за утреннюю выходку не извинилась!
— Извините! — процедила сквозь зубы, закрывая за собой дверь в ванную.
Степан уныло полировал радужные осколки. Один за другим. Вот закончу, и можно уезжать. Конечно, не планировал съезжать так быстро — работа здесь есть еще, и вообще, можно было бы осесть, наконец. Но… Даря права — опасно. Да и сил нет на эти кусты смотреть. И почему этот мальчик его так задел? Больше остальных… Из-за Дарины? Или просто накипело уже, взбурлило молочной пеной, зашипело угрожающе, готовясь выплеснуться наружу…
Не уберег. Не вернул.
Никого из них.
Воротившись из полугодового отпуска, он бросился на поиски выхода. Выхода из радуги. Он оставлял коварный калейдоскоп незаполированным и потом сутки крутился возле него, надеясь увидеть троицу ночных подвыпивших драчунов, буквально ввалившихся в разноцветное облако. Увы! Он несколько раз за день приоткрывал уже заполированное, но мама с дочкой, выбежавшие во двор в одних халатах и тапочках вслед за спрыгнувшей с балкона (а затем и нахально отвлекшей Ласуна) кошкой, так и не появились. Наконец, он оставил в полировке три отверстия, маленькие трещинки, безопасные для людей, но спасительные — по его мнению — для провалившегося Ивана. И снова неудача.
Радуга заманивает.
Радуга не отпускает.
В Управлении говорят, что за всю историю лишь считаному десятку удалось вернуться. В течение первых суток. И только единицы возвращались спустя несколько лет. Но никто из счастливчиков не смог внятно объяснить, что с ними произошло.
Степан вздохнул. Машинально активировал новую — последнюю на сегодня — радугу. Машинально ею залюбовался. В Управлении не знали о его опытах. Хотя кому он врет? Утаишься от них…
Ну вот, все. С жасминовым мусором покончено. Дело сделано. Теперь можно…
— Ты уедешь, да? — Дворник вздрогнул. Но не удивился. Почти.
— Снова не спится? — слабо улыбнулся темноволосой девушке.
— Забери меня с собой! — Дарина схватила его за руку. — Я ведь могу, я знаю, могу делать то же, что и ты. А ты говорил, что дворников не хватает. Забери меня! Я прямо сейчас готова уйти куда угодно! Я больше не могу оставаться здесь, с ними…
— Даря, — он мягко освободился от ее хватки, устало вздохнул, — ты хоть понимаешь, о чем просишь?
— Только не надо пафосных фраз! Скажи еще, что сам не хочешь, чтобы я ушла с тобою!
— Хотел… В какую-то минуту. Но пойми, я ведь не в игры здесь играю. Как думаешь, сколько мне лет?
— Ну… Сначала ты мне показался совсем молодым. Но теперь… Тридцать… пять?
— Ровно на десять лет меньше! Мы, дворники, не просто убираем за вами мусор, мы фактически пропускаем его сквозь себя, через свою жизнь. И это, поверь, совсем не похоже на сказку.
— Степа! Степочка! Ну послушай, я не могу так больше! — Она затараторила быстро-быстро. — Жизнь с моими родителями — тоже сказка еще та. Говорят — юридический. Круто типа! Они никогда не хотели понять, чего я хочу. Им лишь бы похвастаться: «Во-о-от, наш ребенок!» А хоть бы раз спросили, чем я живу, чем дышу. Им пофиг! Я… я согласна улицы драить, только бы от них не зависеть!
Степан грустно улыбнулся. Зашевелилось в глубине души что-то серое, мутное. Что-то из его собственного детства, юности — кем он был в ее возрасте? Не вспомнить. Только муть и осталась.
— Ты сейчас пытаешься прийти ко мне или уйти от родителей?
— Да какая разница?! Я думала, я тебе небезразлична…
— Совсем небезразлична. Поэтому и не хочу для тебя такой судьбы. Я уеду. Сегодня же. А ты меня забудешь скоро. Все они забывали. ВСЕ, кто хотел пойти за мной. Хоть их я уберег, если уж других не сумел.