— Странная… тварь. — Лейтенанта передернуло при одном воспоминании о монстре. — Она разговаривала или мне померещилось?
— Не знаю, может, и не говорила она вовсе, а мы ее мысли как-то слышали. Ладно, бывай, лейтенант. — Вовка здоровой рукой обменялся с милиционером крепким рукопожатием и двинулся дальше.
Андреев посмотрел ему вслед. Парень с перевязанной рукой, слегка прихрамывая, ковылял к шоссе. Он ни разу не обернулся. За его плечом болтался полупустой рюкзак да чехол с мечом.
Лейтенант постоял немного на окраине и пошел обратно. Его ждало много работы.
В Лещёвке Вовка больше никогда не появлялся.
Через пару дней из города приехал грузовик с бригадой шабашников, которые вставили стекла и отремонтировали дом Прасковье Потаповне. Соседи дивились, откуда у старухи столько денег, а она на все расспросы отвечала, что мир не без добрых людей. Бабка догадывалась, кого нужно благодарить, и каждый день молилась за здравие раба божия Владимира. Вернувшиеся селяне также удивлялись странному месту в начале улицы. Кусок выжженной земли, площадью около пяти метров, так и остался пустым, трава и та не выросла. Андреев как-то потом шепнул бабке, что именно там Вовка зарубил степную нежить.
Сам же Сергей Николаевич никому и никогда не рассказывал, что он видел той жаркой июльской ночью. Вскоре его отозвали обратно в райцентр, но он до сих пор время от времени наведывался к Прасковье Потаповне в гости. Сидел на крыльце с сигареткой, глядел, как красное солнце уходит за горизонт бесконечной равнины, и думал, кем же на самом деле был этот Вовка.
Андреев без труда вспомнил указанный в предъявленном паспорте адрес. Осенью лейтенант съездил в областную столицу, но по известному адресу никого не обнаружил. Дом снесли лет пять назад. Полностью концы оборвались, когда Сергей Николаевич отыскал водителя автобуса, который подвозил Вовку. Тот не смог вспомнить ничего примечательного, сказал только, что высадил парня где-то на окраине. Дальше след Вовки терялся. А бригаду строителей, которые чинили бабкин дом, нанимала вообще какая-то девчонка. Найти ее Андреев также не смог. Осенняя поездка только добавила загадок. С досады лейтенант купил несколько книг по фольклору и истории края и, кажется, нашел то, что искал.
В самой же Лещёвке дела пошли своим чередом. Люди постепенно стали возвращаться, а областные власти даже выделили деньги на восстановление церкви.
СОСНЫ НА МОРСКОМ БЕРЕГУ
Русла тесные берега
Сдавят горло потокам вешним.
Ставки сделаны на бегах,
Жребий принят, измерен, взвешен,
Гирька брошена на весы.
Раб не смеет мечтать о лучшем -
За отвергшим небес посыл
Зорко смотрит крылатый лучник.
Предначертанный ход планет -
Хоть молись ему, хоть потворствуй.
Только сводит судьбу на «нет»
Тот, кто выбрал противоборство.
Но сплетутся века в аккорд,
И однажды с предсмертным ревом
Воды хлынут наперекор,
Разбивая себя о бревна.
Сделав шаг, разорвать аркан -
Лгут гадалки, и лгут авгуры -
Вырвать нити у игрока,
Сбросив на пол с доски фигуры.
Высшей волей — веков аллюр,
Если волоком — не упорствуй.
Только сводит судьбу к нулю
Тот, кто выбрал противоборство.
Ольга Власова
ТВОЕ ЭЛЬДОРАДО
На полярных морях и на южных,
По изгибам зеленых зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.
Быстрокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель,
Чья не пылью затерянных хартий -
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь.
Пусть безумствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса,
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернет паруса.
Подкованные сапоги громко цокают по мраморным плитам. Неподобающе громко. Просителю следует являть образ смиренный и скромный. Как же! Добьешься чего-нибудь с таким скромным образом… Дальше секретаря не уйдешь.
Неслышно подходит слуга, переворачивает часы в нише — второй час ожидания.
Мягко льется в нижнюю колбу тончайший песок. Цокают каблуки. Ты не привык ждать. В засаде, где одно неосторожное движение может стоить жизни не только тебе, — да, там ты терпелив, как дикая кошка, стерегущая добычу. Но здесь ты бегаешь кругами по мраморному полу. Галерея, где надлежит ждать аудиенции, длинная и узкая — есть где разбежаться. По левую руку — потемневшие гобелены, по правую — высокие стрельчатые окна с витражами, яркие разноцветные пятна лежат на черно-белых плитах пола. Шахматный пол. Доска для игры, где ход фигур строго ограничен. Черное — белое, черное — белое… и радужные пятна извне. Кто ты? Слабая пешка или всевластный ферзь? Ферзем быть лучше — на шахматной доске, но тебе нужно другое. И ферзь, и пешка, да любая другая фигура — они ходят лишь по черно-белым клеткам, по мраморным черно-белым плитам, а ты хочешь наружу, где яркое солнце слепит сквозь пеструю многоцветную листву, где крылья птиц синее родного неба и краснее королевского багрянца, где над болотами в лихорадочном тумане пляшут дикие огоньки, лишь отдаленно напоминающие огни святого Эльма, где в горах нет дорог и никто в целом мире не знает — что же там, за следующим перевалом… Ты хочешь туда, и потому ты здесь, меряешь шагами дворцовую галерею.
Хочется курить, успел пристраститься на службе у дядюшки к табачному зелью, но ты бросил — сразу, как только поднялся на пристань в Уорбрэке. Ты знал, что идешь просить, но королева не любит табачного дыма, и теперь ты нервно стучишь каблуками. И ждешь. Ты будешь говорить, и ты будешь лгать.
— Сударь, прошу за мной. Ее величество ждет вас.
Проклятье! Ты не спотыкался в мангровых зарослях, но споткнулся сейчас, на пустом месте, на ровном мраморном полу.
— Да, конечно.
Шахматные фигуры, разноцветные пятна и философские размышления остались позади. Ты идешь, на ходу поправляя кружева на манжетах — они обошлись тебе в маленькое состояние, но ее величество любит изящество в одежде, особенно у красивых молодых людей.
Резная дверь с изображением битвы кентавров — на какие ненужные мелочи порой отвлекается человек! — распахивается.
— Уильям Браунтон, эсквайр, из Браунтонбриджа!
Войти. Спину прямее, голову выше. Здесь много прекрасных дам, но прекраснейшая одна. Как громко стучат каблуки, и как далеко идти до украшенного инкрустацией из перламутра и слоновой кости кресла! Поклониться и замереть в поклоне, лишь краем глаза наблюдая за улыбающейся женщиной в золотом и белом.
— Встаньте, сударь. — Королева смотрит очень внимательно, но в глазах нет ни раздражения, ни скуки, чего так боялся проситель. Тонкая и, несмотря на возраст, все еще изящная ладонь играет расписным веером. — Мы получили ваше прошение. Также мы получили письмо от вашего дядюшки, в котором он высказывается о вас наилучшим образом. Его слова очень много значат для нас, но… Вы столь молоды, а Эльдорадо, о котором вы так настойчиво говорите… Паньольцы утверждают, что сей страны не существует в пределах Божьего мира, что все это выдумки туземцев-еретиков, смущающих своими речами о золоте и богатствах истинно верующих. Что вы можете сказать на это?
— Ваше величество, — голос не дрожит, и за то спасибо. — Сто лет назад никто не верил одному безземельному дворянину, который говорил о Чудесной земле за Океаном. Никто, кроме Паньолы. — Королева хмурит брови. Пускай, он должен рисковать, если хочет выиграть. — Я уверен, я знаю, что Эльдорадо существует и что земля эта обладает многими богатствами. Я знаю это, ваше величество. Я осмелился в своем прошении привести свидетельства тех, кто слышал об Эльдорадо. В том числе и паньольцев. Паньола официально заявляет, что не верит, но… кто может поручиться, что она не решит проверить этот слух? — Сердитесь, ваше величество, но не на меня, сердитесь на соседей с их жадным взором и длинными руками. — Ваше величество, неужели в таком вопросе Острова будут слушаться чужих советов?