Заговор окончился вполне ожидаемым образом — неожиданным его исход был разве что для самих заговорщиков. Они и ахнуть не успели, как все было кончено. Самых рьяных казнили, остальные отделались лишением дворянства и всего имущества и запретом на ношение оружия по мужской линии до седьмого колена включительно. Иллер мог бы доказать свою непричастность и сохранить хоть что-то — но он не стал отрекаться от отца и вместе с ним потерял все.
Он ни словом, ни взглядом никогда не попрекнул отца в том, что по его вине Орситы оказались бездомными бродягами, лишенными средств к существованию. Будь Иллер персонажем правильного романа, тут-то бы ему и поднять знамя заговора в ответ на утеснение — но он не был персонажем романа и не считал, что клан Орситов пострадал ни за что. Влачить дни в нищете — или, говоря человеческим языком, осваивать ремесло побирушки — Иллер не собирался тем более. Есть на свете и другие ремесла. И будь ты хоть бывший дворянин, хоть бывший королевич — но когда на руках у тебя отец с матерью и жена с новорожденной дочерью, горделиво голодать совесть не позволит.
Иллер не мог податься в наемники, не мог сделаться учителем фехтования. Он не мог наняться даже слугой — потому что не владел ни одним из тех умений, которые слуге просто необходимы. Кто же мог знать заранее, что они понадобятся! Это ведь только судьбе одной известно, что за знаки она вырезала на бирке с твоим именем… а знать бы загодя, ничего бы не пожалел, чтоб своей рукой их исправить… вот этой самой рукой, которая так ловко в детстве вырезала из дерева затейливые фигурки…
Этой самой рукой Иллер себе новую судьбу и вырезал — а что не по бирке именной, а по пуговицам деревянным да костяным резьба пришлась… так ведь кто их знает, бирки с участью, на что они похожи.
Не золото с камнями драгоценными — дерево и кость, а все-таки пуговицы затейливые — товар хоть и не самый дорогой, но и не дешевый. Какая сельская красотка не захочет к празднику нарядное платье обновить таким украшением? Хватит и на еду, хватит и жене на шелк-бисер, чтобы новые пуговицы с хитрым узором сделать. Если в две пары рук работать, хватит и на право сдать экзамен в гильдию — а если вы вдвоем мастера гильдейские, а товар в городе сбываете, то цена ему уже другая. Можно и угол свой снять, а там, глядишь, и мастерскую открыть с вывеской. Орситы никогда не сдавались в бою, всегда сражались до последнего — и Иллер не стал сдаваться нищете.
Достаток пуговицы подарили хоть и скромный, но надежный. Мастерская Иллера пользовалась доброй славой. Все городские модницы наперебой старались заказать что-нибудь с выдумкой да попригляднее — ведь кому и понимать в изяществе, как не дворянину, пусть и бывшему!
Работали новоявленные пуговичники, не разгибая спины.
«Работаем, Кэри, работаем!»
К девяти годам Кэри шила шелком и бисером не хуже матери, к двенадцати освоила резьбу не хуже отца. Она гордилась званием подмастерья — куда больше, чем дворянским происхождением, о котором горазд был поговорить дед. Малышка Кэри деда с бабушкой любила — но сетовать вместе с ними об утраченном у нее совершенно не получалось. Да и вообще сетования были не по ее части. Вот утешения — дело другое. А что может быть проще, чем утешить стариков? Это ведь так замечательно, что у них не внук, о котором они мечтали, а внучка! Конечно, замечательно — внуку под страхом смертной казни нельзя было бы и в руки шпагу взять, но Кэри-то девочка, а не мальчик, ей никакой закон не запрещает брать уроки фехтования! Хотел дед видеть ребенка Иллера искусным фехтовальщиком? Конечно, хотел. Так отчего бы и не порадовать его фехтовальными успехами? Тем более что фехтование Кэри так легко дается… это куда веселее, чем школьные уроки, и ничуть не труднее… хотя уроки — это тоже весело, особенно уроки магии. Учитель магии говорит, что у нее большие способности. Мама говорит, что нельзя зарывать талант в землю. Отец говорит, что лишних знаний не бывает, а в столичном университете есть отделение, на котором женщины учатся. Дед говорит, что отродясь в семье Орситов не было магов и тем более магичек, но уж лучше магия, чем пуговицы. Бабушка говорит, что в столице женихи не здешним чета. А Кэри с ужасно взрослым видом говорит, что всему свое время. Ей очень хочется повидать мир, поступить в университет, выучиться магии всерьез — и очень не хочется расставаться с семьей… но это потому, что она маленькая — а вот когда она вырастет совсем большая…
Все было решено, все запланировано.
Все пошло кувырком.
Иллер никогда не чванился прежним своим дворянством, но и не скрывал его. Кто же знал, что найдется заезжий наглец, способный над этим поглумиться! Безмозглый дворянчик, не сделавший в своей жизни ничего толкового, даже пуговицы. Как же издевался он над родовитым пуговичником, лишенным титула! Какими оскорблениями сыпал, удваивая их и утраивая, когда понял, что пуговичник отвечать на них не станет и вызова на поединок не примет! Еще и сулился палками прибить за трусость, если пуговичник не придет в назначенное время в урочное место скрестить со своим оскорбителем шпаги! Не придет — значит, и вправду был дворянин, да весь вышел, один ремесленник остался, а ремесленнику не удары шпаги, а палочные удары полагаются.
Замечательный выбор — быть избитым высокородным подонком или взять шпагу в руки и лишиться головы.
Кэри и в мыслях не держала предоставить отцу выбор.
Вот только не станет заезжий оскорбитель с женщиной драться. Засмеет только пуще.
А кто ему скажет, что дерется он с женщиной?
Да внешность и скажет.
Как ни переодевай Кэри, как ни перетягивай грудь, за мальчика она в свои семнадцать лет ну никак сойти не могла. Но ведь внешность — дело поправимое. Магов хороших в городе довольно, и почти любой из них способен наложить заклятье, которое заставит кого угодно принимать девушку за юношу. В романах и не такие чудеса творятся, милостивые государи.
Но в романах чудеса не начинают чудесить.
Дворянчик не усомнился, что перед ним сын пуговичника, — откуда ему было знать, что у Иллера не сын, а дочь. И сын или брат младший вправе заменить вызванного в поединке, если оскорбитель намного его младше — а наглец был младше Иллера этак раза в два. Кэри с ним управилась запросто. Убивать не стала — просто вволю потешилась. Под конец незадачливый обидчик не просто извинения принес — в ногах был валяться готов, умолять, чтобы никто никому никогда ничего о дуэли этой не рассказывал — не приведи боги, узнают люди, что сынок какого-то пуговичника его этак отделал.
И вот тут и начались чудеса вокруг чудес.
Надеть на себя мужское обличье Кэри удалось с легкостью, иллюзии и вообще легко накладываются на реальность. Зато снять его оказалось не просто трудно — невозможно.
Поторопилась Кэри с иллюзией, поспешила — лишь бы успеть, лишь бы отец не узнал, что дочка надумала, пока она с дуэлью не разберется. Не стала долго по магам бегать, искать самого подходящего — зашла за накладным обличьем к тому, что жил поближе. А маг оказался таммером. И вдобавок он и знать не знал о магических способностях девушки — а она и знать не знала, что осведомить при наложении иллюзии о них нужно обязательно. Маг — таммер, Кэри — ниален с еще не упорядоченными серьезным обучением способностями… и что хорошего можно ожидать от сочетания разнородной магии? А Кэри еще и амулета не сняла — она его никогда не снимала. Старый амулет, родовой — времен Разъединенных Княжеств… против кого и делали амулет! Именно что против таммерских заклинаний и делали. Если бы чары накладывались против воли Кэри… вздумай она сопротивляться — да от мага песочек бы остался серенький! Но Кэри не сопротивлялась — и амулет не причинил магу ничего плохого. Зато с заклятьем его обошелся по-свойски.