«Да как же я могу их сжечь, если они не мои даже, если я всего лишь хранитель, хранитель, и только?!»
Бессильный гнев сжал кулаки.
Рукописи кричали от боли.
— Боже! Да я дьяволу готов их отдать, лишь бы они уцелели! — давясь слезами, прошептал он.
Раздался такой грохот, словно в дверь саданули ногой. Старик сжался от ужаса.
«Они пришли!»
«Пришли!»
«Люди короля!»
«Пронюхали!!!»
«Кто-то видел! Видел и донес!»
— Мужайся, господь услышал твои молитвы! — донеслось от двери.
— Вы… вы кто? — жалко выдохнул несчастный книгочей.
«Не успеть. Ничего не успеть. Спрятать… сжечь… сбежать… поздно. Все поздно».
— Кто вы?! — жалобно и страшно вскричал он, в ужасе eставясь на входящего.
— Друг, — ответил тот.
— Друг… — прошептал книжник, обессиленно опускаясь на пол.
— Друг всех, кто стремится к знаниям. — Незнакомец откинул капюшон плаща, по плечам его рассыпались длинные черные волосы, пронзительные глаза уставились на старенького хранителя рукописей. — И враг всех, кто эти знания уничтожает, — добавил незнакомец, многозначительно положив руку на рукоять меча.
Старый книжник плохо запомнил то, что случилось потом. Что-то говорил незнакомец, он ему что-то отвечал, объяснял. Пришел в себя он уже среди своих любимых рукописей. Незнакомец был там же. Сидел, вольготно развалясь в кресле самого хозяина дома, небрежно просматривая снятые с полок свитки.
— Завтра в полночь, — повторил незнакомец.
Именно эта фраза и пробудила хранителя рукописей от странного забытья, забытья, в котором он что-то говорил и делал, вот только никак не мог вспомнить — что.
— Я прибуду с верными мне людьми, — проговорил незнакомец. — Мы укроем твои сокровища в таком месте, где до них никакой король не доберется. А что касается тебя… ты всегда будешь желанным гостем в нашем тайном хранилище. Посидим за чашей вина, потолкуем о слоях значений…
— Да мне всего-то только два ключа и доступны, — с горечью вздохнул хранитель.
— Только два?! — рассмеялся незнакомец. — Ну, это никуда не годится!
Он снял с пальца драгоценный перстень.
— У тебя такого нет?
— Откуда? — удивленно откликнулся старик. — Да и зачем?
«И при чем здесь эльфийские ключи? — хотелось ему добавить. — Чем эта изукрашенная безделушка может помочь?»
— Вот оттого тебе лишь два слоя и доступны, — усмехнулся незнакомец. — Смотри!
Он взял один из свитков, развернул его и быстро провел перстнем вдоль края.
— Смотри! — повторил незнакомец.
И было на что. Эльфийские руны замерцали как звездочки, а потом над ними появился еще один текст, он висел просто в воздухе, на расстоянии большого пальца от самой рукописи… и был записан человечьими буквами! Человечьими словами.
— Вот так! — сказал незнакомец. — Это первый слой.
Он провел своим перстнем дважды, и руны вновь замерцали, раскрываясь еще глубже.
— Второй слой, — сказал незнакомец.
Три движения перстнем.
— А вот и третий…
Книжник жадно впился глазами в то, чего никогда не читал, не видел, в то, что никогда не надеялся прочитать или увидеть…
Незнакомец тихо рассмеялся.
— Я оставлю тебе перстень, — сказал он. — Чтоб ты не особо скучал в ожидании нашего прихода.
Перстень лег в дрогнувшую руку старика.
— Жди, — сказал незнакомец. — Завтра в полночь.
Он поднялся и быстро вышел, плотно притворив дверь.
Старый хранитель стоял молча, совершенно ошарашенный, в руке его неприятно теплел оставленный незнакомцем перстень, а перед глазами медленно таяли выступившие поверх эльфийских рун человечьи буквы.
«Ох-х-х…»
Неспокойно было на душе. Ведь вроде правильно все решил, а… что-то не так.
Незнакомец этот, конечно, как снег на голову свалился, словно заранее знал, словно мысли подслушал. Странно все это. А все-таки лучше незнакомцу этому свитки отдать, чем вовсе в огонь сунуть.
Старик попробовал читать, но — впервые! — чтение не успокаивало его. Даже наоборот. Неправильно как-то было. Вроде он не у себя дома, в своей уютной библиотеке, самом прекрасном месте в мире, а в многолюдной толпе посреди рынка, где того и гляди кошелек украдут! Вроде сидит он как дурак на самом сквозняке и холодный ветер ему в спину дует.
Что-то было не так.
Хранитель попробовал воспользоваться подаренным перстнем, но пришедшие на смену изящным эльфьим рунам разлапистые человечьи буквы казались неподлинными, от них тянуло какой-то нарочитостью и чуть ли не фальшью. Он взглянул на третий, на четвертый слой… замер на миг и, набравшись храбрости, заглянул на пятый. Он был бы потрясен, если бы смог поверить. Неужто бессмертные и впрямь задавались такими вопросами?! Неужто одни и те же цепочки рун способны вместить столь разные, столь непохожие знания?! Он был бы потрясен, если бы поверил. Но что-то мешало. Что-то было не так. Какой-то едва ощутимый диссонанс мешал признать эти колдовские буквы настоящими, что-то почти неощутимое, но все же присутствующее не давало счесть этот выплывающий поверх оригинала текст подлинным переводом с эльфийского. Да, вроде бы все правильно, те слои, которые он в состоянии разобрать сам, действительно повествуют о том же, о чем и колдовские буквы, вот только… как-то по-другому это все.
Книгочей отложил свиток и уставился на подаренный перстень. А потом и его отложил в сторону.
«Чего я боюсь?» — сам себя спросил он.
И не нашел ответа.
Подумал о доглядчиках короля — и не испытал страха.
«Так чего же я все-таки боюсь?» — спросил он себя еще раз.
И понял, что боится возвращения незнакомца.
До дрожи.
До судорог.
До вопля.
«Мне что — рукописей жалко, что ли? — со стыдом подумал старик. — Так ведь если не ему — все едино в костер, а он хоть обещал пускать к себе в тайное хранилище».
— Что это? — стараясь справиться со страхом, раздумчиво протянул он. — Примитивная жадность? Глупость? Или мне так уж хочется единолично обладать сокровищем? Ни с кем не делясь. Ни с кем. Вот еще, разве кто-то, кроме меня, заслуживает обладания тайной?! — Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. — Боже, неужто моя гордыня столь непомерна? Неужто я в сердце своем, даже от самого себя в тайне, все же посмел назвать эти рукописи — своими? Решить, что это — мое и только мое?!
Он затравленно оглядел библиотеку и вдруг, не выдержав, закричал:
— Почему?! Почему я ничего не помню?! Как я провел этого типа в библиотеку?! Что он мне говорил?! Что я ему ответил?! Что?!
Бестолково шаря вокруг взглядом, книжник натолкнулся на подаренный перстень и вздрогнул. Ему показалось, что перстень зловеще ухмыляется, подмигивая ему блестящим рубиновым глазом.
«Боже, да я дьяволу готов их отдать, лишь бы они уцелели!» — припомнились ему собственные слова.
А потом грохот, паника в мыслях и ответ незнакомца:
«Мужайся, господь услышал твои молитвы!»
Что ж, именно так он тогда и сказал.
Господь услышал.
Выполнил?!
— Но если он и вправду дьявол… мне лучше вспомнить, о чем мы с ним говорили! — жарко прошептал старик.
Вот только вспомнить не выходило. Вязкая тяжесть в мыслях возникала каждый раз, как только он намеревался в подробностях припомнить требуемое.
В подробностях!
Тут бы хоть что-то вспомнить!
Что ж, заняться все равно нечем. До завтрашнего вечера времени хватает, а читать… читать все равно не выйдет. Невозможно потому что.
Так. Что же все-таки произошло? Ну?!
В третий раз споткнувшись на одном и том же месте, старик отчаялся, а отчаявшись, разъярился.
— Врешь, дьявольское порождение! Все равно вспомню! — прошептал он и принялся молиться.
И каждый раз сбивался. Рассеянно мечущийся взгляд наталкивался на нагло возлежащий на столе перстень, и слова молитвы мигом вылетали из головы.
— Ах ты, зараза, прости господи! — возмущенно прошипел старик и, ухватив перстень двумя пальцами, кинул его в кружку с недопитым пивом.
А потом ухватил нательный крест и, сжав его в руке, прочел молитву полностью, ни разу не сбившись. Прочел и все вспомнил. А вспомнив, подумал, что король еще не самое чудовищное чудовище из тех, что по земле бродят. Нет, незнакомец не был дьяволом, даже его наместником на земле не был. Но… быть может, дьяволу стоило взять у него несколько уроков? Одурманив собеседника, он не постеснялся, все выложил. Быть может, потому что поболтать захотелось, быть может, похвастаться вздумал, а то ведь вот он какой могучий и замечательный, а восхититься-то и некому, не перед другими же мерзавцами выхваляться, они и сами такие. А может, душу облегчить пытался, есть ведь и у него какая-никакая душонка, плохонькая, трепаная, но есть ведь. Господь в душе ни единой твари живой не отказывал. Ох и наговорил он, зная, что одурманенный собеседник ни черта все равно не вспомнит, ох и нарассказал. Не знаний он искал в эльфийских и прочих старинных рукописях, а возможности превратить эти знания в смертоносное оружие, в погибельные чары, в неодолимую власть.