— Вы не боитесь, что тогда она станет неуправляемой?
— Преподобный, вы опасаетесь возникновения, так сказать, deus ex machina?
— А вы нет?
— Знаете, что сказала по этому поводу Ада Лавлейс? Машину нельзя наделить разумом, она только реализует предложенные представления. Эти представления зафиксированы на картах, они передаются различным механизмам, выполняющим последовательность действий… Весь интеллектуальный труд ограничен подготовкой необходимых для вычисления выражений… Машину можно рассматривать как настоящую фабрику чисел. Неужели вы, святой отец, готовы повторить ошибку Лейбница и всерьез принимаете способность оперировать числами за разум?
— Вообще-то это полностью противоречит догматам церкви, — улыбнулся преподобный Бенедикт. — Монополия на создание разума все-таки принадлежит нашему Творцу, а не его творениям.
— Вот и я о том же. И все же когда-нибудь эти машины станут способны на большее, не только на математические операции. Сейчас мы увеличиваем их мощность за счет достраивания узлов, но такой экстенсивный рост не может длиться вечно! Рано или поздно придется искать пути уменьшения узлов в размерах без потери производительности, иначе аналитическая машина покроет собой всю планету, а мы будем ютиться между шестеренок и валиков, как крысы.
Клемент вошел в раж, отчаянно жестикулируя и расхаживая взад-вперед.
— А может быть, прогресс будет носить синергетический характер! Что станет, если попробовать соединить машины через провода, как телефоны и телеграфные станции? Если заставить их общаться друг с другом напрямую, электрическими импульсами вместо карт — что мы увидим тогда? Ч-черт!
Он остановился, ударившись ногой об отозвавшийся металлическим звоном мешок.
— Впрочем, пока что все это лишь мечты. — Клемент сунул руки в карманы пальто. — Вчера я был уверен, что знаю, что творится в подземельях Вестминстера, но теперь… Скажите, преподобный Бенедикт, может быть, все это сплошное надувательство и там просто сидит пара сотен монахов с чернильницами и абаками?
Священник улыбнулся.
— Пойдемте со мной, сын мой, и ваши сомнения будут развеяны. Некоторые вещи надо увидеть самому просто потому, что это лучший способ поверить. Здесь инструменты? — Он кивнул на лежащий на полу мешок. — Отлично!
Ухватив поклажу за завязки, преподобный без малейшего напряжения забросил ее за плечо.
Они вышли из дверей «склада» под неспешно планирующие с небес мокрые хлопья снега.
Дормиторий аббатства встретил Клемента и преподобного Бенедикта той особой говорящей тишиной, которая населяет все библиотеки мира. И хотя здесь не висели таблички «Не шуметь», а между десятков уносящихся под сводчатый потолок книжных полок не было видно ни души, в пыльном лабиринте дормитория[14] навечно поселились впрессованные в хрупкую бумагу столетия истории человечества.
Клемент провел кончиками пальцев по выцветшим кожаным переплетам собрания сочинений Августина Блаженного, Ансельма Кентерберийского, Фомы Аквинского и прочих, прочих, прочих.
— Давно здесь не бывали? — донесся до него голос преподобного Бенедикта, отпирающего замок двери, ведущий к восточной галерее монастырского двора.
— Вообще-то ни разу. — Клемент оторвался от изучения корешков книг и быстрым шагом направился к спутнику. — Я бы даже не сказал, что хорошо знаком с представленными здесь трудами. Прогресс последних лет заставляет многих считать, что человек благодаря науке рано или поздно станет равен Богу.
— Довольно опасное заблуждение, сын мой. — Преподобный Бенедикт распахнул дверь, пропуская Клемента перед собой. — Нам надо чаще обращаться к Ветхому Завету.
— Да, да, конечно, — буркнул Клемент. — Всемирный потоп, Вавилонская башня… Но, согласитесь, попади кто из библейских героев в наше время, разве не принял бы он нас за посланников Божьих, а Лондон — за град на семи холмах? Мы говорим «да будет свет» — и зажигается электролампочка. Мы отделяем сушу от воды и возводим на ней дома. Мы научились парить в небесах, где не осталось места для ангелов. Мы даже создали сотни новых видов растений и животных…
— Но все они лишь результат менделевского отбора признаков, заложенных Отцом Нашим, — улыбнулся преподобный Бенедикт.
Они подошли к массивным двойным дверям, скрывавшим вход в вестминстерские подземелья.
— Вы все еще запираете ее на семь замков? — Клемент поежился от налетевшего порыва ветра.
— Увы, нет. — Преподобный Бенедикт выудил из-под сутаны кольцо на цепочке и снял с него небольшой плоский ключ. — Теперь все гораздо прозаичней. Современная церковь отнюдь не считает научный прогресс дьявольским искушением… За некоторыми исключениями. И я точно знаю, что замки «Чаб и сын» таковыми не являются.
Клемент ожидал, что двери распахнутся с душераздирающим скрежетом, но петли оказались отлично смазаны и не издали ни звука. Он зажег фонарь и шагнул в открывшийся проем.
Как и ожидалось, внутри оказалось тепло и сухо. Кто бы ни следил за «мельницей», он поддерживал в подземелье предписанный Бэббиджем климатический режим. Клемент поднял фонарь, чтобы осветить уходящие вниз ступени. Пятно света упало на стену, и Чарльз вздрогнул — ее покрывала плотная вязь рисунков. Поднеся фонарь поближе, он убедился, что к библейским сюжетам роспись, выцарапанная тонким острым инструментом, отношения не имеет. Рисунки отличались маниакально скрупулезно выведенными мельчайшими деталями, но при этом сама техника исполнения показалась Клементу какой-то дикарской. Сотни фигурок искаженных, нечеловеческих пропорций вились в хороводах вокруг исполинских женских и мужских фигур. В руках многие из них держали инструменты, отображенные с точностью чертежа. Все пространство, свободное от фигурок, заполняли причудливо соединяющиеся друг с другом зубчатые передачи.
— Что за… — начал было Клемент, но слова его оборвал грохот.
Преподобный Бенедикт захлопнул дверь, и лестница наполнилась мощным многоголосым гулом «мельницы». Монотонный звук дыхания детища Бэббиджа-старшего пробирал до костей, заставлял вибрировать внутренние органы. То, что Клемент ощущал на «складе», теперь казалось лишь отдаленным эхом работы исполинского механизма.
— Давайте вниз. — Голос преподобного Бенедикта заставил Клемента вздрогнуть. — Возьмите наушники, иначе оглохнете. Там без них никак.
Тот автоматически принял два скрепленных кожаной полосой меховых комка.
— Что это? — Он осветил разбегающуюся по стене роспись.
— Довольно забавный образчик народного, если так можно выразиться, искусства. Чарльз, вы нетерпеливы, как и всякий другой сын своего века. Вы сочтете, что я опять над вами издеваюсь, но не лучше ли вам самому спуститься и все выяснить, дабы после моих слов не возникло соблазна вернуться обратно?
— Хотел бы я знать, как это возможно, — буркнул Клемент, надевая наушники. — Ключи-то у вас.
Он погасил фонарь, так как привыкшие к темноте глаза обнаружили внизу пятно света. Похоже, подземелья неплохо освещались. Но к тому, что встретило его, когда он, пригибаясь, шагнул на последнюю ступеньку, Клемент готов не был.
На него уставились сотни пар глаз. Причем не человеческих, а крошечных мерцающих черных бусинок, каковые, по представлениям Клемента, слабо знакомого с зоологией, имели место быть у какой-нибудь выдры или бобра. Однако ни выдры, ни бобры, ни живший у него два месяца в детстве рыжий вислоухий кролик никогда не ходили на задних лапах, с поясами, полными инструментов, не держали в передних лапах тусклых фонарей и уж тем более не носили на головах разноцветные повязки.
Столпившиеся перед лестницей существа, похоже, поразились появлению людей не меньше. Выражение их «мордочек» с непрестанно шевелящимися блестящими черными носами напомнило Клементу выражение морд щенков, обнаруживших в будке ежа. Выглядели обитатели подземелья как нечто среднее между плюшевым медвежонком и выдрой с круглой головой и длинными обезьяньими конечностями. Ростом человеку по колено, обросшие поблескивающим коричневым мехом существа уверенно стояли на коротеньких ножках. И было абсолютно ясно, что именно они изображены на настенных росписях лестницы.
14
На самом деле «дормиторий» переводится как «спальня», однако в Вестминстерском аббатстве это помещение довольно давно используется именно в качестве библиотеки.