— Вообще-то матушка Клеранс просила тебя сделать ей новую скалку.
— Угу, — ответил Реми. — Просила, и сделаю. Только она ее все равно о своего муженька обломает!
— Ну-ну, мастер, — произнес отец Кристоф. — Вы, сударь, кажется, начинаете зазнаваться. То полено не такое, то заказчик не по нраву… Я на хутор Бринньи. Вернусь, скорее всего, завтра поутру.
— А что, старик Никола совсем разболелся? — удивился «мастер». — Между прочим, его невестка могла бы и подводу прислать за вами. Отец Кристоф, вы что?! Там же дождь проливной!
Словно в подтверждение его слов, по ставням забарабанило чаше.
— Нет у Бринньи лошади, — бросил кюре, накидывая на плечи плащ. — За долги отобрали. Подай «дубового друга».
Реми вскочил со скамьи, торопливо подал кюре костыль. Отец Кристоф вскинул на плечо сумку, надвинул на глаза капюшон.
— Сменишь Жаку повязку, приготовишь ужин. Где настои, если что, знаешь. До завтра, дети мои.
Он сделал благословляющий жест, отворил дверь и исчез в пелене дождя. Реми постоял на пороге, провожая его взглядом. Потянуло промозглой сыростью, пламя в печи заметалось.
— Беда мне с ним, — грустно сказал Реми, прикрыв дверь и вернувшись к огню. — Круглый год шатается по окрестностям. Приход большой, хорошо, если повозку присылают. А то идет пешком. С костылем! А места дикие. То разбойники, то звери…. Куда вот поперся? Дождь же. Простынет, заболеет…
Мальчик тяжко, совсем по-взрослому, вздохнул, сгорбился.
— А раньше ты где жил? — тихо спросил Рычащий, чтобы как-то отвлечь щенка.
— У тетки, — хмуро ответил Реми. — Я ж сирота. Мать от оспы умерла, а отец… Он охотился, как ты. Под Новозимье пропал. Схватился в лесу с луньером и, израненный, замерз. Я совсем малой был.
Он взял в руки чурку и принялся бездумно кромсать ее ножом. Рычащий молчал.
— Тетка меня лупила почем зря. И муж ее. Напьется браги в кабаке, возьмет в руки дрын и давай меня по спине… Ну, я и сбежал.
— Куда сбежал? — Рычащий смотрел, как разлетаются из-под лезвия щепки.
— А никуда, просто чтобы не нашли. Шатался вокруг деревни. Ну, отец Кристоф меня и поймал. Так и живу уже три года.
«Неужели родичи его бросили, — подумал Рычащий. — Хотя какие это родичи, если с дрыном на щенка».
— Тетка с мужем сразу заявились, но отец Кристоф что-то такое сказал, что они смотались, как ошпаренные. Теперь, когда меня видят, нос в сторону воротят. Ну и пусть!
Реми воткнул нож в сиденье скамьи. Озабоченно прислушался к шуму дождя.
— Вроде потише стало. Дорога там каменистая, плотная, как раз где мы тебя нашли. Только бы ручей берег не размыл.
В печи треснуло, рассыпаясь на угли, полено.
— А твой отец, он каким ремеслом кормится? — спросил внезапно Реми.
— Мой… — проговорил Рычащий, и ледяная игла кольнула сердце.
Отец погиб. Сорвался с обледенелого уступа и разбился насмерть, когда уводил клан из сожженной деревни в тайные укрытия на вершине отрога. Уводил от распаленной злобой людской погони после того, как спятивший от собственной святости ханжа, епископ Григорий из Ренна, вряд ли видавший в жизни хоть одного луньера, объявил священную войну «горной нечисти». Тогда-то и явились в леса венаторы, отборная гвардия епископа.
Рычащий стал вождем. До той поры, конечно, пока кто-то не решит, что более достоин первенства, и не вызовет его на поединок. Так бы оно в конце концов и случилось, но погоня была близко, и свары из-за власти на время забылись. «Как они там? — в который раз за эти дни подумал Рычащий. — Успели ли приготовиться к зиме? Житье в пещере на горе несладкое: спасти из пламени не удалось почти ничего, да и живности там водится мало, потому и приходилось, несмотря на опасность, спускаться в предгорья. И какая нелегкая занесла его так далеко? Мать, поди, все глаза выплакала. Но искать его не будут, как и любого другого, — так решили на совете клана: нельзя рисковать многими ради одного…»
— Эй, — окликнул его Реми. — Жак, ты чего?
Наверное, он молчал долго. Рычащий закусил губу.
— Ничего, — слабо улыбнувшись, сказал он. — Мой отец тоже был охотником. И тоже… умер.
— Вот оно что. — Реми поморгал, словно соринка попала в глаз. — Видать, мы с тобой братья по несчастью.
«Да уж, — подумал Рычащий, — хороши братья». Они помолчали. Потом Реми проворчал:
— И вправду, что ли, скалку сделать? — и снова взялся за ножик.
Рычащий следил за его руками и думал. Про то, что надо уходить. Про то, что дорога в горы долгая и трудная. Про засады, капканы, самострелы, заряженные тяжелыми болтами, и длинные клыки волкодавов. И про то, что не сможет пройти и четверти мили по бездорожью и грязи. Про отца Кристофа с его «дубовым другом». Про многое.
— Жак, — Реми явно наскучила тишина, — знаешь охотничье поверье?
— Какое? — осторожно спросил Рычащий. — Их много разных.
— Ну, то, что надо взять в лес амулет на друга или на врага. И если на друга, то он поможет в трудную минуту, а если на врага, тот обойдет стороной. Ты бы какой взял?
— На врага, — ответил Рычащий. — А почему ты спросил?
— Да так, — смутился Реми, почесав подбородок рукояткой ножа. — Ну, врага так врага.
Тянулись дни. На смену дождям пришли заморозки, и неяркое предзимнее солнце уже не могло согреть стынущую землю. Ночи стояли ясные, холодные, вода в бочке на крыльце к утру покрывалась прозрачным ледком.
Рычащий по-прежнему жил в доме священника. Силы возвращались к нему, а вместе с ними росла и неясная тревога. Не то ощущение опасности, которое криком кричало в его крови первые дни пребывания у отца Кристофа. Нет, это было что-то другое.
Когда эта тревога появилась впервые? Наверное, в то серое утро, когда кюре вернулся с хутора Бринньи. Он вымок под дождем и казался усталым и чем-то озабоченным. Пока Реми суетился, разогревая завтрак, кюре, как всегда, занялся Рычащим. Осмотрев затянувшуюся рану, он одобрительно кивнул:
— Быстро заживает, Жак. Другой бы ползимы провалялся.
— Я крепкий, — отозвался Рычащий. — Лес слабости не терпит.
— Это уж точно, — рассеянно отозвался кюре и начал рассказывать Реми про старика Никола и его сварливую невестку. Но, когда собрались у стола, Рычащий чувствовал на себе пристальный взгляд отца Кристофа. И от этого взгляда родилась тревога.
А в остальном все шло, как и раньше. Только Рычащий теперь почти всегда дни проводил в одиночестве. Деревенский староста отделывал новый дом и пригласил мастера из соседнего городка. Отец Кристоф договорился, что Реми поучится у приезжего его ремеслу, и довольный щенок с утра и до вечера торчал там, забегая лишь перекусить и проведать Жака.
Рычащий перелистывал книги, разглядывая непонятные буквы и картинки, и маялся от скуки в ожидании вечера.
Реми с усилием поднял над головой тяжелый колун и ударил по сосновому чурбаку. Лезвие вошло в дерево от силы на полдюйма, топор вырвался из рук щенка и грохнулся оземь, задев Реми рукояткой по ноге. Горе-дровосек взвыл.
Терпение Рычащего лопнуло. Он поднялся с крыльца, на котором устроился полюбоваться на вечернее солнышко, и, подворачивая рукава старой куртки, направился к Реми.
Тот смотрел исподлобья, потирая ушибленное место.
— Тяжелый, скотина, — прошипел щенок сквозь зубы. Он явно опасался, что Жак будет насмешничать.
— Дай я попробую.
Рычащий поднял валявшийся в пожухлой траве колун. Гладкая рукоять легла в ладони, луньер размахнулся, примериваясь. Да, для Реми тяжеловат, а справишься ли ты, Рычащий?
Ну-ка!
Рычащий вскинул топор и резко опустил. Чурбак с сухим треском раскололся, половинки упали в разные стороны. Неплохо. Все-таки как ни жаль оберега, но будь лунный камень сейчас на Рычащем, тот бы поостерегся прикасаться к железному орудию. А так даже руки не жжет.
— Да ты и впрямь выздоровел, Жак.
Луньер оглянулся. Отец Кристоф стоял на крыльце, прислонившись к стене и скрестив руки на груди. Непонятная тревога вновь кольнула Рычащего. Но отец Кристоф добродушно усмехнулся.