— Э, — крикнул Реми, — давай уж и остальные.
— А давай. — Рычащий поймал блестящим лезвием луч предзакатного солнца.
Работал он долго. Вспотел, но переколол все дрова, вместе с Реми перетаскал поленья в сарай. Кюре возился с ужином. Рычащий воткнул топор в бревно, чувствуя, как ноют натруженные мышцы, потянулся. И замер.
Закат догорел. На темнеющем небе теплились звезды, а над черной полосой леса проступал узкий серебристый серпик. Сладко и волнующе заныло сердце.
— Жак, пойдем ужинать, — окликнул его с порога отец Кристоф. Рычащий отвел глаза от новорожденной богини и пошел в дом.
Перед вечерней трапезой отец Кристоф обычно читал молитву Творцу. Рычащий в такие минуты принимал смиренный вид и старательно шевелил губами, повторяя чужие фразы. Но сегодня…. Белая богиня заглядывала в окно, и слова застревали у Рычащего в глотке. Он понимал, что предает сам себя, и был сам себе противен. И испытал огромное облегчение, когда кюре наконец произнес «Аминь».
После ужина отец Кристоф принялся разбирать какие-то записи, Реми притащил сундучок с инструментами и начал мастерить скамейку для соседки, а Рычащий, не найдя себе занятия, растянулся на лежанке. Глядя, как Реми усердно подгоняет оструганные дощечки, Рычащий лениво спросил:
— И как тебе не надоест одно и то же? Весь день с плотниками провозился и сейчас опять за молоток.
— А мне нравится, — весело ответил Реми. — Дерево теплое, душистое. Как живое. Тебе разве лес надоедает?
Как может наскучить лес? Рычащий улыбнулся и начал рассказывать.
О том, как красивы горы на закате, когда усталое солнце заливает ледники багрянцем, а свежий горный ветер обжигает щеки, и о безмолвии чащоб, где поднимаются вековые исполины-дубы.
О том, как шелестят тростники и плещется рыба в бездонных озерах, где вода прозрачна, как лед, и также студена.
О том, как замирает сердце, когда бесшумно пробираешься сквозь чащу, а ноги тонут в мягком серо-голубом лишайнике и ты знаешь, что впереди добыча, чуткая и осторожная.
Он никогда не говорил так долго.
— Да-а, — насмешливо протянул Реми, когда Рычащий умолк. — Здорово. Прямо как в сердце леса побывал. Ты, часом, сам не луньер?
Рычащий вздрогнул. Он не ожидал от себя подобной откровенности. Что же он натворил?!
— Не говори ерунду, Реми, — сердито оборвал мальчика отец Кристоф. — Каждый в этой жизни к чему-то прикипает душой. Тебя вон за уши от чурбаков не оттащишь, сам только что признался. Что дурного, если Жак любит свое ремесло?
— Да разве же я против, — ответил Реми. — Пусть любуется своими лесами и горами сколько влезет. Только красота красотой, а чащобы эти — поганые. Сколько человек в трясине потопло, а? А сколько волки да медведи подрали? А луньеры эти бешеные? Сам же мог дуба дать в лесу своем разлюбезном. Ну его к бесам вместе со всем зверьем!
Последние слова щенок произнес с неожиданно прорвавшейся злостью. Шмыгнул носом и яростно заколотил молотком по гвоздю.
Рычащий очень хотел промолчать. Но сияние юной богини проникало сквозь неплотно притворенные ставни… И он решился.
— А что луньеры? — произнес он. — Они-то в чем виноваты?
— Ага, ни в чем, — с издевкой откликнулся Реми. — И путникам по ночам не они глотки рвут. И хутора не они вырезают. Подчистую, до младенца в колыбели. И по деревням не шастают, неузнанные, чтобы потом стаю навести. Не, они ни в чем не виноваты. Правда, отец Кристоф?
А ведь он про клан Каэдо говорит, с болью в сердце подумал Рычащий. Это там, выше по реке, в прошлую зиму несколько луньеров, одурев от голода, подстерегли обоз и загрызли крестьянина. Нарушили древний запрет, что отделяет луньера от зверя. А потом отправились на ближнюю ферму…
Рычащий повернулся к священнику. Тот сидел, в раздумье созерцая санктор, словно спрашивал совета. Кюре хотел что-то ответить, но Рычащий опередил:
— Луньеры жили в Предгорье веками. Когда поселенцы расчищали поля и строили деревни, они ушли в глубину леса, ближе к горам. И они никогда не нападали первыми!
— Как же, — фыркнул Реми.
— Да, не нападали, пока люди не начали разорять деревни. Тогда и только тогда они стали драться. Знаешь, что бывает, когда луньер пробует людскую кровь?! Это словно отрава! Он становится одержимым, он жаждет убивать и разрушать. Он даже облик уже не сможет изменить! Люди сами виноваты! Зачем они травят и убивают, зачем объявили войну?! А луньеры лишь мстят, как могут!
— Чего ты мелешь? — выкрикнул Реми. — Скажите ему, отец Кристоф!
— Прекратите оба, — тихо проговорил кюре. — Вы ничего не решите криком и обвинениями. Реми, откладывай свою работу, ты еще не ответил урока. С тебя две страницы, если помнишь.
— Отец Кристоф, я завтра, — жалобно сказал Реми, мигом забыв про спор. — Поздно уже.
— В самый раз, — строгим голосом ответил священник. — Нет, не Скрижаль. «О поиске истины» святого Этьена.
Рычащий завернулся в одеяло, закинул руки за голову. Реми понуро уселся за стол напротив отца Кристофа Скрипнул кожаный переплет.
— Глава десятая. И постарайся целыми словами.
— Я не умею целыми. Они слишком длинные.
— Радуйся, что читаешь на родном языке. Говорят, на юге Святейший издал буллу — вести службу и переписывать святые книги только на латыни.
— Вот еще. И так язык ломаю.
— Язык без костей, не сломаешь. Я внимательно слушаю.
Реми вздохнул, смиряясь с судьбой.
— И топчу-щему до-роги в поисках смысла гово-рю я: брат, помни: не для из-бранно-го создал Творец землю сию, а для всего, что на ней рож-дается. И всякой твари…
«И всякой твари земной есть место под сиянием солнечным для жизни и процветания, а кто забывает об этом, в грех великий впадает.
И даны нам копье и слово, меч и милосердие. И есть время свое для каждого дара. Ибо если зря ударишь копьем, то посеешь лишь ненависть и ее же соберешь урожаем. Но коли в час крови труслив и неловок будет удар, то робость гибелью обернется.
Но как узнать, когда час для меча, а когда для милосердия?»
— Ну вот, а говорил: не умею.
— Я старался. Отец Кристоф, а можно я завтра с мальчишками на рыбалку пойду?
— А, вот в чем дело. Ладно, только скажи: где ты видел в нашей луже рыбу?
— Мы не на пруд, а на реку. И Жака возьмем, пусть прогуляется. Жак, пойдешь рыбу удить?
Рычащий прикрыл глаза. Голоса доносились еле слышно, он засыпал. Но и сквозь дремоту в голове отдавалось:
«Но как узнать, когда час для меча, а когда для милосердия?»
3
Венаторы заявились через несколько дней, ранним утром.
Весть принес Реми. Он пошел к соседям за молоком и, возвратись, еще с порога закричал:
— А в деревне сержант Шарден с отрядом! Собаки у него злющие-презлющие! Говорят, большая облава, луньеры совсем близко!
Рычащий пил липовый настой. Услышав про сержанта и собак, он вздрогнул и пролил полкружки на стол. Отец Кристоф недовольно покачал головой:
— Ну венаторы, а что ж так вопить-то? Садись завтракать.
Реми поставил крынку с молоком и плюхнулся на скамью рядом с юношей. Подтянул к себе миску с тушеными бобами.
Еда утратила для Рычащего всякий вкус. Мысли метались в голове, натыкаясь друг на друга, пока он вытирал столешницу. Уйти? Уйти сейчас же!
Реми все еще не давала покоя новость. Он ерзал на лавке, потом выглянул в окно и толкнул Рычащего локтем.
— Ого! Смотри, Жак, они уже заставы выставили!
Лучше бы Рычащий этого не видел. Прямо посреди поля торчало одинокое копье с бело-красным флажком, а рядом переминались с ноги на ногу три бугая. Под копьем лежали здоровущие бурые псы, и от одного взгляда бок Рычащего заныл.
Да, он слышал: венаторы так всегда проверяют деревни. Нагрянут неожиданно, окружат заставами, чтобы никто не вышел, и идут с оружием, собаками и «кольцами» от дома к дому. Если он сейчас попробует убежать, его поймают и наденут обручи. Если останется, то опять-таки наденут обручи. Даже думать тошно. Спрятаться? Так найдут же! А отец Кристоф, а то и Реми в любом случае будут пособниками. Ой, дурак, почему он не ушел раньше?!
Он закусил губу и вдруг натолкнулся на взгляд отца Кристофа. Очень спокойный взгляд. Слишком спокойный.