Горячий ветер обдувал лицо и гнал зеленые волны по морю степных трав. Еще пара недель без дождей, и степь изменит цвет с зеленого на бледно-желтый.
Вовка дошел до околицы и, не сбавляя шаг, уверенно двинулся по единственной улице деревни. Еще издали парень заметил, что многие дома стоят заброшенные, с заколоченными ставнями. Теперь стало ясно, что большинство дворов оставлено уже давно.
За заборами еще не покинутых жилищ яростно лаяли собаки, рассерженные появлением чужака. Людей видно не было. Только у одной хаты с зелеными наличниками стоял видавший виды грузовик. Три хмурых мужика запихивали в него старенькую мебель и другой нехитрый скарб. Возле машины суетился хозяин вещей — бородатый дед с клюкой. Все четверо проводили чужака подозрительными взглядами, но, так ничего и не сказав, продолжили заниматься своим делом.
Вовка проигнорировал неприветливых жителей, миновал почти всю улицу и остановился у крайнего дома. В нем не было ничего приметного. Деревянный, обложенный снизу кирпичом. За ветхим забором виднелись ухоженные грядки, чуть поодаль высились яблони и абрикосы.
Соседнее жилище было почти полностью разрушено. Без крыши, с выбитыми окнами, осевшее и покосившееся, оно словно побывало в центре урагана. За остатками изгороди торчало несколько высохших деревьев со странно изогнутыми, пригибающимися к земле стволами. Смотреть на них было неприятно.
— М-да, сильна, зараза, — буркнул себе под нос Вовка, мрачно глядя на развалины, после чего повернулся и решительно толкнул надсадно скрипнувшую калитку.
Прасковья Потаповна удивилась и даже испугалась, увидев у калитки незнакомца. Последний год из Лещёвки люди только уезжали, появление явно городского чужака было странным и неожиданным. Бабка с тревогой и нескрываемым подозрением долго разглядывала гостя. Парень как парень. На вид лет двадцать пять — двадцать семь. За плечами — рюкзак и какая-то странная штука в чехле. Самым же удивительным было то, что незнакомец с ходу окликнул хозяйку по имени и отчеству. И откуда только узнал? Улыбнулся, назвался Владимиром и попросился пожить пару недель. Денег за постой не предложил, зато пообещал подлатать крышу и забор. Бабка уперлась, не желая пускать незваного гостя на порог. Упираться, впрочем, было непросто — пришелец не смахивал ни на бандита, ни на жулика. Даже дворовая Жучка, отличавшаяся дурным нравом, облаяла чужака лишь для порядка, а теперь приветливо виляла хвостом. Хозяйка держалась.
— Прасковья Потаповна, — не сдавался Владимир. — Через порог разговаривать не по-людски как-то. Я что, на бандита похож?
Старуха вдруг поняла, что этот настырный парень сейчас повернется и уйдет и она снова останется совсем одна.
— Ладно уж. Заходи, — проворчала Потаповна.
Пройдя в дом, гость уселся за стол и принялся деловито извлекать из рюкзака съестное. Еды хватило бы на десятерых.
— Это для пополнения припасов, — подмигнул он. — Обузой не буду.
Слово за слово они разговорились. Чем больше Прасковья Потаповна общалась с парнем, тем больше он ей нравился. Не прошло и получаса, как Владимир стал просто Вовкой и окончательно расположил к себе старуху.
— Хорошо, Прасковья Потаповна, — подытожил Вовка. — Я ремонтирую вам крышу и забор, помогаю по хозяйству, а вы предоставляете мне койку для ночевок в течение двух недель. Идет?
— Десять дней, — уточнила бабка. — Городской автобус мимо нас с утра проходит. Уедешь на нем.
— Почему именно десять дней, а не две недели? — поднял бровь Владимир.
— Чтобы ты уехать успел, — отрезала Потаповна. — Негоже тебе, парень, вместе со мной помирать.
— Зачем помирать-то? — удивился Вовка и пристально посмотрел бабке в глаза. — У вас через две недели что, конец света планируется? Для чего тогда крышу чинить?
Прасковья Потаповна смахнула слезу. Она была слишком стара, чтобы бояться. Ей стало жаль своего новоявленного постояльца. Бабка накапала себе валерьянки и принялась то ли рассказывать, то ли пугать.
Она помнила, как в тридцать седьмом арестовали батюшку. Прасковья была тогда еще девчонкой и не понимала, за что деда в рясе хотят посадить в тюрьму. Какой из него враг? Даже конвоиры не знали, что ответить. Батюшка не сопротивлялся, об одном молил — не взрывать церквушку, которую и деревенской-то назвать было нельзя. Стояла она особняком, в паре километров от Лещёвки. Батюшка уверял, что церковь сдерживает степное лихо и округу ждет большая беда, если храм разрушат…
Церковь взорвали следующим летом. Потом пришла война, и о словах батюшки надолго забыли.