«Об уходе Государя говорили как бы о смене неугодного министра. О том, что скоро убьют Царицу и Вырубову, говорили так же просто, как о какой-то госпитальной операции. Называли офицеров, которые, якобы, готовы на выступление, называли некоторые полки, говорили о заговоре Великих Князей, чуть не все называли Великого Князя Михаила Александровича будущим регентом». Далее Спиридович цитирует высказывания одного из членов Государственной думы: «Идем к развязке, все порицают Государя. Люди, носящие придворные мундиры, призывают к революции… Правительства нет… Императрицу ненавидят как сторонницу Германии… Кто пустил эту клевету, не знаю. Но ей верят. С Царицы антипатия переносится на Государя. Его перестали любить. Его уже НЕ ЛЮБЯТ… И все хотят его ухода… хотят перемены… А то, что Государь хороший, верующий, религиозный человек, дивный отец и примерный семьянин, — это никого не интересует. Все хотят другого монарха… И если что случится, вы увидите, что Государя никто не поддержит, за Него никто не вступится».
Цели, которые преследовались различными группами заговорщиков, были разными, но никто из них не отдавал себе отчет в том, что он рубит сук, на котором сидит, и играет на руку врагам страны — как тем, кто воевал против нее с открытым забралом, так и тем, кто изображал из себя преданного друга России…
Одним из таких заговорщиков, искренне желающих добра своей стране и верящих в то, что для этого необходимо устранение монарха, был генерал от инфантерии Михаил Васильевич Алексеев. И, как это ни ужасно звучит, ничего экстраординарного в занятой им в начале 1917-го позиции не было. Напротив, было бы удивительно, если бы Алексеев продолжал оставаться ярым монархистом и искренне верил в государственные таланты правящего императора…
Вечером 17 февраля 1917 года Михаил Васильевич вернулся из Севастополя в Могилёв. Вернулся не выздоровевшим, а совершенно больным — лечение не помогло, его мучили боли в почках, температура временами поднималась до 39—40 градусов. Почему же Алексеев вернулся, вместо того чтобы лечиться дальше?.. Да потому что события начали развиваться стремительно, соратники по заговору известили его об этом, и его присутствие в Ставке было необходимо. В.И. Гурко начал играть свою партию несколько раньше — еще 4 января он выехал из Могилёва в Петроград, так что на протяжении полутора месяцев Ставка фактически оставалась без руководителя.
С какой же целью ехал в столицу Гурко?.. Формально — для участия в межсоюзнической военной конференции и переговорах о новых военных поставках. Но главная миссия генерала заключалась в другом — заставить императора вернуться в Могилёв. Ведь Николай II отсутствовал в Ставке с 18 декабря 1916 года, со дня убийства Распутина, а такого развития событий планы заговорщиков не предусматривали. Значит, нужно было любой ценой подтолкнуть Верховного главнокомандующего к отъезду в Ставку.
13 февраля Гурко побывал с докладом у императора, причем с докладом весьма необычным — ради него государь, славившийся своим благочестием, опоздал на богослужение в первый день Великого поста. А после внезапно заявил жене, что должен… выехать в Ставку. Удивленная Александра Федоровна уточнила, не может ли он остаться с семьей, на что последовал ответ: «Нет, я должен ехать». О содержании доклада В.И. Гурко известно из воспоминаний А.И. Деникина, который так передал слова Гурко: «13 февраля… я долго убеждал бывшего царя дать ответственное министерство. Как последний козырь я выставил наше международное положение, отношение к нам союзников, указал на возможные последствия, но тогда моя карта была бита». Другими словами, второй человек в армии убеждал своего непосредственного начальника провести в стране крупнейшую политическую реформу, стращая в случае отказа немилостью союзников!..
Безусловно, такое, мягко говоря, странное поведение Гурко не могло не взволновать императора. Он понял, что Гурко высказывает не только свои мысли, но и, возможно, позицию всех чинов Ставки, а в этом случае личное вмешательство Верховного в ее дела было необходимо. Кроме того, у Николая II был еще один повод присмотреться к Гурко пристальнее. Слово министру внутренних дел России А.Д. Протопопову:
«В половине февраля царь с неудовольствием сообщил мне, что приказал генералу В.И. Гурко прислать в Петроград уланский полк и казаков, но Гурко не выслал указанных частей, а командировал другие, в том числе моряков гвардейского экипажа (моряки считались революционно настроенными)». Как бы вы, будучи Верховным главнокомандующим, отнеслись к подчиненному, который откровенно игнорирует ваши распоряжения и поступает так, как считает нужным он сам?.. Николай II даже не снял Гурко с должности…
Но своей цели настойчивый генерал все же не добился — шли дни, а император все не покидал Царского Села. Решающим аргументом, заставившим Николая II расстаться с семьей и отправиться в Могилёв, стала полученная им 19 февраля телеграмма от Алексеева. Видимо, узнав от Гурко, что император не торопится уезжать в Могилёв, Алексеев встревожился и начал действовать более активно. «Генерал Алексеев настаивает на моем приезде, — сказал император жене, получив эту телеграмму. — Не представляю, что там могло случиться такого, чтобы потребовалось мое обязательное присутствие. Я съезжу и проверю лично. Я не задержусь там дольше, чем на неделю, так как мне следует быть именно здесь». Итак, телеграмма «сработала» — авторитет Алексеева был в глазах императора велик, своему начальнику штаба он верил…
Решение государя отправиться в Ставку было полной неожиданностью для его окружения. Обстановка на фронте не требовала личного присутствия Верховного в Могилёве, план кампании на 1917-й был утвержден еще в конце января, положение в армии было вполне стабильным. А вот в столице, наоборот, было неспокойно, почему император и считал, что ему следует находиться именно в Петрограде. Дворцовый комендант В.Н. Воейков вспоминал: «Я знал, что Государь имел намерение ехать, но думал, что момент этот — не подходящий для его отъезда, и поэтому спросил, почему он именно теперь принял такое решение, когда на фронте, по-видимому, все спокойно, тогда как здесь, по моим сведениям, спокойствия мало и его присутствие в Петрограде было бы весьма важно. Государь на это ответил, что на днях из Крыма вернулся генерал Алексеев, желающий с ним повидаться и переговорить по некоторым вопросам; касательно же здешнего положения Его Величество находил, что по имеющимся у министра внутренних дел Протопопова сведениям, нет никакой причины ожидать чего-нибудь особенного». В среду 22 февраля 1917 года в 14.00 императорский поезд отправился из Царского Села в Могилёв. Приехавший проводить брата великий князь Михаил Александрович «был очень доволен поездкой Государя» и усиленно убеждал его в том, что армия недовольна длительным отсутствием Верховного в Ставке и что решение ехать в Могилёв абсолютно верно. Днем раньше, 21 февраля, в Могилёв из столицы уехал и Гурко — его миссия была выполнена…
Мы не можем сказать с точностью, какие именно аргументы привели Алексеев, Гурко и великий князь Михаил, чтобы заставить императора выехать в Могилёв. Возможно, все они в той или иной форме сообщили Верховному правду — правду о том, что в Ставке и думских кругах зреет заговор. Может быть, Алексеев заявил, что главным заговорщиком является… Гурко, и в качестве доказательства привел факт невыполнения им приказов царя и дерзкий доклад 13 февраля… Вот только о своей роли в этом заговоре Алексеев умолчал. Ему было важно завлечь Николая II в западню, заставить его уехать из Царского Села. А о том, сколько сторонников к этому времени было у заговорщиков, свидетельствует выразительный эпизод, приведенный в воспоминаниях близкой подруги императрицы Ю.А. Ден: «Тетушка (которую всегда приводили в ярость сплетни, порочившие Государыню Императрицу) позвонила мне и попросила тотчас же приехать к ней. Я застала ее в чрезвычайно возбужденном состоянии.
— Рассказывают ужасные вещи, Лили, — воскликнула она. — Вот что я должна тебе сказать. Ты должна предупредить Ее Величество.