— Не опасен? — Гордон потер свои сильные руки. — Вы просто бесподобны в своем недомыслии, Фримен! Не опасен! — Он злорадно засмеялся. — Если вы хотите обезглавить революционное движение на нефтепромыслах, добраться до его настоящего вдохновителя — того, кто является его душой и мозгом, — старайтесь захватить моего брата Зейна. Пока он жив, ваши бахразские друзья ни одной минуты не могут чувствовать себя в безопасности. Пока он жив, он думает только об одном — об их погибели.
— Боюсь, что вы введены в заблуждение, — улыбнулся Фримен. — Нам все о нем известно. Он вовсе не руководитель. Просто агитатор, подвизающийся на нефтепромыслах, только и всего. А сейчас, прячась в Истабале, он и вовсе бесполезен для своей революции.
— Что ж, поживем — увидим! — весело воскликнул Гордон, радуясь за Зейна.
— Вы мне как-то говорили, что не имеете ничего общего с городскими революционерами, — сказал генерал. — А теперь оказывается, этот Зейн все-таки был вашим союзником.
— Ничего подобного, генерал! Он был моим другом. Даже братом. Но только не союзником. Вот что касается его связей с Хамидом, тут я, конечно, ничего сказать не могу.
— Хамид в таких союзниках не нуждается, — раздраженно сказал генерал.
— Хамид способен вступить в заговор с кем угодно, — возразил ему Фримен. — Не будем сентиментальны, генерал! — Он взглянул на Гордона и добавил с хитрой усмешкой: — А ведь вам, пожалуй, неприятно, что Хамид подпал под влияние Зейна…
— Да, неприятно, — скрепя сердце признал Гордон. — Но тем не менее я люблю Зейна, как родного брата. И если бы вы не были таким ограниченным интриганом, Фримен, вы бы поняли, что он гораздо опаснее меня.
— Я никогда не считал вас особенно опасным, — ответил Фримен. — Это для генерала вы — жупел, а для меня нет. — Сказав это, Фримен довольно бесцеремонно расхохотался. — Я лично хоть завтра отпустил бы вас обратно в Аравию. Да, да! С удовольствием устроил бы вам это, честное слово.
Такого Гордон не ожидал и растерялся. Ему вдруг стало неловко и даже стыдно за его арабский маскарад, за всю его игру в героя. Он попытался понять — отчего, и сразу же нашел ответ: «Черт возьми! Фримен сообразил, как нужно говорить со мной! Сообразил, как можно надо мной посмеяться!» Да, Фримен сумел раскусить его и от этого сразу стал другим, быть может, более опасным человеком. «Нет! — поторопился он себя утешить. — Это все тот же добрый малый Фримен, и опасного в нем ничего нет. Пока еще нет».
И тут только до него дошел смысл шутки Фримена. — Вы сказали, что я могу вернуться в Аравию? — переспросил он. — Вы, значит, освобождаете меня от данного слова?
Генерал поспешно вмешался. — Нет, нет, Гордон! И не думайте о возвращении. Слово вы давали мне, и я никогда вас от него не освобожу. А нарушить его вы не захотите.
— В этом я далеко не убежден, — сказал Гордон, не то чтобы всерьез, а просто из желания попугать.
— Что за глупости! — рассердился генерал. — Если каждый разговор об Аравии превращается у нас в какие-то пререкания по мелочам, так лучше вовсе не говорить на эту тему.
Гордон молча пожал плечами. Очень хорошо, что ему удалось вызвать эти пререкания по мелочам. Генерал счел его вероломным, а Фримен — невежливым. Но все забыли о бедном Юнисе (на которого главным образом была рассчитана его игра). Старик дремал, безучастный к разговору, и на дряблом лице застыло сонное спокойствие.
Гордон спугнул его сон, крикнув: — Эй, брат мой, проснись и поговори о нефтепромыслах в возвышенном тоне. Генералу надоели наши вульгарные споры о восстании.
Но Юнису был недоступен сарказм, и стрела в цель не попала, тем более что Фримен ввел нового гостя.
Этот гость был Азми-паша.
Гордон никогда не разрешал себе надолго поддаваться душевному смятению. Он привык владеть своими чувствами и поступками в любых обстоятельствах. Но когда на пороге библиотеки появился Азми, самообладание на миг изменило ему. Сразу же возникло знакомое ощущение болезненной тошноты, от которого, как ему казалось, он отделался навсегда. Это не был спазм или внезапная слабость, просто он вдруг с предельной ясностью вспомнил прикосновение этих мясистых ищущих рук. Его путешествие в Бахраз, отнявшее столько душевных сил, лишь сделало его добычей Азми. Осквернение плоти завершило все. И теперь, когда он увидел короткие толстые пальцы, протянутые к нему для учтиво-почтительного рукопожатия на английский лад, ужас объял его. Он попятился назад, боясь, что Азми его узнает и тогда он уже не сможет молча подавить свое отвращение. Но Азми — и в этом заключалась ирония положения — ни минуты не подозревал, что человек, к которому в тот далекий день тянулись его трясущиеся руки, был Гордон. Свирепый маленький араб в отрепьях никак не связывался в его представлении с прославленным новым англо-арабским героем. Азми поклонился и прошел дальше. Генерал встал ему навстречу, поздоровался и уступил новому гостю свое место. Таким образом Азми и бедный Юнис оказались соседями на диване.