— Тогда разрешите задать вам вопрос: что будет, если племена откажутся от этого предложения? Как по-вашему, Гордон?
— Не знаю, что будет. Скорей я вас должен спросить об этом.
Генерал вздохнул. — Боюсь, что тогда власть Бахраза надолго утвердится в пустыне.
— Ха! Племена восстанут снова!
— После такого поражения, какое они недавно потерпели?
Гордон беспокойно задвигался на месте. — Я вам скажу одну вещь, генерал. Мне самому немало времени понадобилось, чтобы понять это, но теперь меня осенила истина и я готов кричать о ней во всеуслышанье: Хамид не потерпел поражения!
— Но ведь он был побежден без боя и вынужден пойти на все условия! Как же вы это назовете?
Гордон покачал головой и, в посрамление генерала, обратился за аргументами к военной истории. — Наполеон выиграл Бородинское сражение. Он захватил редут и заставил Кутузова отступать, пока не была сдана даже Москва. Но разве победа осталась за Наполеоном? Ничуть не бывало! Кутузов сохранил всю свою армию и заманил Наполеона в ловушку русской зимы. Дав разбить себя под Бородиным и обратить в бегство, Кутузов вышел победителем из уже проигранной битвы. Толстой и ход истории неоспоримо доказали это.
— Да, но Хамид…
— То же самое. Совершенно то же самое! Согласившись на ваши условия там, на аэродроме, сумев договориться с вами, прежде чем вы успели нанести племенам сокрушительный удар, Хамид одержал над вами победу, генерал. Я вначале не понял этого. Я не оценил всей глубокой прозорливости Хамида. Но теперь мне это настолько ясно, что я мог бы спокойно умереть с этим сознанием.
— Силы Хамида распылены. Уже это одно означает поражение.
— Только не в пустыне. Племенам даже легче обороняться порознь. Хамид ничего не проиграл. И дело свободы племен не пострадало, потому что сила его — в той вере, что живет в сердцах людей. Вас перехитрили, генерал. Перемудрили мудреца, так сказать.
Генерал был настолько захвачен этой диалектикой войны, что не стал обращать внимания на привычные выпады Гордона. — Вы переоцениваете значение личных качеств Хамида, Гордон, — сказал он. — Неужели вы думаете, он отважится вновь поднять восстание, когда в воздухе над пустыней господствуют бахразские самолеты? Это невозможно! Вы сами прекрасно понимаете.
— Невозможно? Ну, а предположим, ваши самолеты перестанут господствовать в воздухе над пустыней — тогда как?
— Но этого не случится. Даже если бы Хамиду удалось вновь захватить аэродромы в пустыне (чего он сделать не мог!), все равно, мы теперь можем летать над пустыней и с бахразских аэродромов.
— Если эти аэродромы будут в вашем распоряжении! И если у вас будут самолеты!
Генерал не понял, что означают эти слова, и выжидательно промолчал.
Гордон подошел к окну и стал смотреть на поваленные буки, лежавшие на дальнем склоне холма. Он понимал, что генерал ждет от него объяснений. На мокрой вершине холма лесорубы подпиливали дерево, и оно вот-вот должно было упасть. Это ясно угадывалось по ритму и звуку пилы. Вдруг словно что-то застонало, ствол дрогнул, стал клониться, со страшным треском отделился от пня и тяжко рухнул, заскрипев ветвями. Казалось, земля содрогнулась, когда на нее легла эта громада, еще минуту назад глядевшая в небо и полная жизни. Но даже в поверженном дереве было уже заключено начало чего-то нового, предвестие будущего существования.
— И еще я понял кое-что, — сказал Гордон генералу, который терпеливо дожидался, стоя у традиционного английского камина. — Восстание племен может быть успешным только если оно сочетается с революцией в Бахразе. Вы правы! Не может Хамид снова захватить аэродромы, и против бомбардировщиков он бессилен. Но если аэродромы и бомбардировщики перестанут грозить ему (или даже сделаются его союзниками после бахразской революции), тогда восстание уже не будет обречено на неудачу.
— Так вы считаете, что Хамид должен действовать в контакте с революционерами города и деревни?
— Да. Но это я понял только теперь. Теперь!
— И вы, такой ярый противник этой идеи, сейчас готовы принять и даже отстаивать ее?
Гордон смотрел на запотевшие стекла — сквозь мутный налет влаги ему виделась пустыня. — Может быть, внутренне я и не принимаю ее, генерал. Может быть. Но, так или иначе, это — реальность…
На лице генерала написано было разочарование. — Если вы сделались сторонником революции города и деревни, тогда наши пути расходятся еще дальше, чем прежде.
Гордон пожал плечами и криво усмехнулся. — Вы совершили ошибку, генерал, выслав из Аравии меня. Чтобы положить конец восстанию племен, вам нужно было изгнать бахразца Зейна. Нужно было помешать ему связаться с Хамидом. Хамид в своем поражении понял то, к чему я пришел только теперь: что успех дела племен зависит от Зейна и его революционеров. Не я, а Зейн — козырной туз в этой игре.