— Но кто мог стрелять в Хамида?..
— Какой-то фанатик, приверженец шейха Лури. Там древняя родовая вражда. В таких случаях ничего не поделаешь.
— Этой родовой вражды уже нет! — вскричал Гордон. — Три года назад Хамид откупился золотом. Мне это хорошо известно, я сам возил деньги.
— Значит, теперь Лури затеял все снова, — сказал Фримен.
— Кто подкупил его, чтобы он затеял все снова?
Фримен засмеялся. — Просто беда, Нед, с вашей подозрительностью. Ну с какой стати кому-нибудь его подкупать? Вы же знаете эти арабские дела.
Гордон промолчал, опасаясь бурной вспышки.
— Есть всякие элементы, которые мутят народ против Хамида. Нам даже пришлось несколько раз наводить порядок с помощью самолетов, — продолжал между тем Фримен.
— Боже правый! — вскричал Гордон. — Так вы теперь бомбите пустыню, прикрываясь именем Хамида! Что там происходит, Фримен? В пустыне снова восстание? Вы подсылаете убийц к Хамиду, чтобы оно прекратилось?
— Нед, Нед! — укоризненно вступилась мать.
Фримен поспешил ее успокоить: — Не обращайте внимания, миссис Гордон. Это у нас старый спор. Я виноват. Не нужно было мне вовсе начинать разговор об Аравии. Мы там приглушили эту историю во избежание серьезных последствий, но мне казалось, что Нед и Смит вправе узнать. Пожалуйста, простите, что я дал повод к возобновлению старых и глупых споров.
Тесс на мгновение разрядила атмосферу, спросив: — А это верно, что Хамид уже вне опасности? В самом деле ничего серьезного не произошло? — Она спрашивала о Хамиде, но думала о Гордоне. Напоминание — ему.
— Нет, нет. Убит один из людей Хамида, а сам он уже через несколько дней встал на ноги. Конечно, он еще слаб.
Быстрым взглядом Смит и Гордон спросили друг друга и Фримена тоже: кто из людей Хамида убит? Но Гордон молчал, и его молчание было запретом для Смита. Даже ответом на этот вопрос он не желал обязываться Фримену, а другие не смели вмешиваться. Фримен больше ничего не сказал и ограничился легкой, но дружелюбной улыбкой.
И тут Гордон вдруг заметил Грэйс. У нее на губах была слабая, примирительная улыбка — бледный отблеск улыбки Фримена. Она делила с Фрименом его нетрудную победу. И то, что она словно просила прощения за это, показало Гордону истинную расстановку сил; он почувствовал, что в его борьбу с Фрименом вступил новый участник. Он понимал все преимущества, открывавшиеся Фримену, понимал, какой заманчивой добычей была для него Грэйс — покорная, с податливым, гибким умом, она уже готова была ухватиться за него, искала в его силе свое спасение. Да и помимо того, торговцам беконом Фрименам было выгодно породниться с семейством Гордонов, которое более высоко стояло на социальной лестнице и имело незапятнанное имя. Личные заслуги самого Гордона делали этот союз еще желаннее. Но что еще важнее, он сулил Фримену более сокровенную, интимную выгоду, защищая и ограждая его от того, кто должен был назвать его братом, открывая возможность посмеяться над человеком, однажды пощадившим его жизнь просто из презрения.
Одолеваемый всеми этими мыслями, Гордон уже хотел было заговорить. Но мать, почуяв недоброе и опасаясь нового наскока на Фримена с его стороны, сказала убедительно: — Право, Нед, совсем ни к чему втягивать всех нас в ваши споры об Аравии. — Это было тревожное предупреждение, скрытая мольба. — Они только для вас представляют интерес, а мы в этих делах не разбираемся.
Выжидательное молчание тянулось, пока Гордон, пожав плечами, не прервал его.
— Вы какой веры, Фримен? — спросил он вдруг; но даже самый неожиданный поворот разговора сейчас никого из них не мог удивить. — Слыхали, что Грэйс собирается перейти в католичество?
Грэйс встала. — Я за носовым платком, — сказала она спокойно и вышла из комнаты.
Гордон улыбнулся ей вслед. — Бедная ты моя Грэйс, — сказал он. Он и возмущался ею и жалел ее, оттого что, не задумываясь, сделал ее своим оружием в борьбе против Фримена.
Снова вмешалась миссис Гордон. — Тесс, — сказала она, — хоть бы вы немного образумили Неда. Неужели он и с вами так же нелепо ведет себя? Даже когда говорит вам о том, какая вы хорошенькая?
Джек засмеялся, согретый нежностью к брату, но их старая дружба умерла, и ничто не могло вернуть ее. — Только я говорю Тесс о том, какая она хорошенькая.
— Господи боже! — вскричал Гордон. — Если уж захотели менять тему, нужно делать это не так топорно. А, к слову сказать, Тесс вовсе и не хорошенькая. За исключением нескольких девушек из окраинных селений пустыни, — продолжал он, — Тесс единственная известная мне женщина, наделенная подлинной природной красотой. В аду Персефона обрела живительную силу. Тесс почерпнула такую силу в угольной пыли. Ее бледность не нуждается в румянце. — Он поднялся и сказал: — Пойду займусь своим мотоциклом.