— Посмотрим. — Он сделал два шага, спускаясь с крыльца под замшелые свесы крыши, и не сумел удержаться от того, чтобы обернуться. — Ну, бывайте.
— Сейчас, Ручеёк. — Она прильнула к нему и поцеловала в лоб. Мягчайшим из поцелуев, нежным как дождь. Прикоснулась к щеке и улыбнулась. — Сынок.
В горле тугим комком встали слёзы: его расстраивало им сказанное, и радовало, что наконец получилось добиться своего, и злило за все месяцы, что не получалось, и было грустно уходить, и страшно, и восхитительно, и всё сразу. Пожалуй, не удастся отобразить на лице то или иное из чувств — его одновременно тянуло в разные стороны. Он быстро коснулся её руки, и отвернулся, до того, как начал плакать, и зашагал прочь по тропе, и отправился на войну.
Отправился, быть может, тем самым путём, что и отец, подумал он.
Раздача оружия оказалась не совсем тем, чего ждал Ручей.
Моросил дождь, слабоватый чтобы по-настоящему вымок хоть один, но вполне достаточный, чтобы жмурились и ёжились все. Чтобы охладел настрой всего мероприятия. А настрой и вправду был чертовски холодным и мерзким. Тех, кто пришёл вступать, или, скорее, кого заставили прийти, расставили в некие штуки, должно быть изначально бывшие шеренгами, но расплывшиеся в хлюпающие жижей, пихающиеся, бурчащие клубки. Большинство составляли юные пареньки, по разумению Ручья — чересчур юные для такого дела. Должно быть, эти ребята ни разу не видели соседней долины, не говоря уж о битвах. Большинство остальных поседели от старости. Несколько калек с различными увечьями дополняли численность до ровного счёта. С краю толпы стояли, опершись на копья, и сидели в сёдлах несколько карлов Долгорукого, точно так же, как и Ручей, не вдохновлённые пополнением. Так на так, здесь всё было далеко, крайне далеко, от благородного братства по оружию, в которое он надеялся внести свой вклад в качестве героя.
Он покачал головой, стиснув в кулаке у горла материнский плащ, а под ним, в другом кулаке — тёплую рукоять отцовского меча. Он не из этих. Пускай Скарлинг Простоволосый тоже начинал с неказистой толпой бедноты, и сколотил из них армию, разгромившую Союз, вот только Ручей представить себе не мог того, кто решил бы воспеть это сборище никчемушников. Сбоку он приметил новоиспечённый, праздно пялящийся по сторонам отряд. Впереди двое парнишек с одним лишь копьём между ними. Раздача оружия, где на всех не хватило оружия. В песнях о таком услышишь не часто.
По какой-то причине, скорее всего из-за того, что чересчур часто об этом грезил, он в общем-то ожидал проведение смотра самим Колем Долгоруким, человеком, сражавшимся вообще во всех битвах, человеком, всегда поступавшим как в старые дни. Может он поймает взгляд Ручья или хлопнет его по спине. Вот такие бойцы нам нужны! Смотрите на этого парня! Подавайте-ка нам таких же как он! Но Долгорукого не было и следа. Как и никого иного, кто б разбирался в том, что происходит. Он ненадолго засмотрелся на грязную тропу, по которой пришёл, и крепко призадумался вернуться обратно на хутор. Он мог бы оказаться дома до рассвета…
— Пришёл вступить? — Мужик невысокий, зато тяжёл плечами, в волосах и бороде полно седины, булава на поясе, кажется, повидала кой-какие схватки. Он стоял, всем весом налегая на одну ногу, словно другая могла его и не выдержать.
Ручей не собирался выглядеть полудурком. И засунул подальше любые мысли об уходе.
— Я пришёл драться.
— Молодец. Меня зовут Поток, и я приму командование этим отрядиком, когда его перепишут. — Он указал на неказистый строй мальчишек — некоторые с ветхими тесаками или луками, большинство вообще без всего, кроме той одежды, что сейчас на них — и та в плачевном состоянии. — Если хочешь большего, а не просто разговоров о драке — вставай в ряд.
— Так думаю и сделать. — Поток, на худой конец, вроде бы умел отличать меч от сохи, а их ряд выглядел точно также убого, как и остальные. Поэтому Ручей подбоченился, выпятил грудь, и пошёл проталкиваться к парням в конце. Он здорово возвышался над ними, совсем ещё молоденькими. — Я Ручей, — назвался он.
— Колвинг, — пролепетал один. Никак не больше тринадцати с хвостиком, озирающийся выпученными глазами, на вид — в страхе перед всем на свете.
— Стоддер, — прочавкал полным ртом с виду подгнившего мяса парень с пухлой нижней губой — мокрой и отвисшей, будто у малость тронутого.
— Я Брейт, — пропищал мальчуган ещё меньше Колвинга, в нищенском рванье, из носка развалившегося башмака торчат грязные пальцы. Ручей был готов почувствовать к нему жалость, пока не учуял, как от того несёт. Брейт протянул тощую ладошку, но Ручей её не принял. Он был уже занят, оценивая последнего из группы. Постарше остальных, с луком через плечо и шрамом поперёк тёмной брови. Наверно просто свалился со стенки — но из-за этого выглядел более опасно, чем имел право. Ручей сам хотел заиметь шрам.