Несмотря на мороз, улицы были забиты народом. Крестьяне сидели перед своими приземистыми хибарами или ходили по улицам, останавливали солдат, казаков, завязывали с ними беседы просто так, чтобы отвести душу и показать русским, как они дороги сердцу любого болгарина. Иногда какая-нибудь девушка стремглав бросалась во двор, распахивала настежь перекошенную дверь и исчезала в доме. Потом снова выбегала уже с котелком или баклагой. Солдаты пили вино, вытирая ладонью усы, сердечно благодарили за угощение.
— Подождите, пожалуйста, здесь, — сказал Славей-кову офицер, когда они подъехали к большому двухэтажному дому в центре села.
Офицер соскочил с лошади, земля под его сапогами отозвалась ледяным звоном. Бросив поводья ординарцу, он вошел во двор, но спустя минуту появился и, придерживая рукой саблю, бегом направился к Славейкову. Подбежав к нему, щелкнул каблуками и козырнул:
— Прошу вас! Главнокомандующий приказал явиться немедленно...
В комнате, куда Славейков вошел, за столом, покрытым красным сукном, сидел грузный человек в генеральской форме. У него была большая голова, высоких! лоб, синие пронзительные и строгие глаза, крупный нос с горбинкой, закрученные кверху усы и пышная холеная борода. Чуть пониже ухоженной бороды сверкал военный крест.
Увидев вошедшего, командующих! неторопливо встал из-за стола и, протянув руку вперед, немного надменно сказал:
— Добро пожаловать, господин Славейков. Слышал, слышал о вас. Садитесь! — Он указал на единственный стул.
Только теперь Славе1!ков заметил недалеко от стола вытянувшегося в струнку молодого офицера. Командующий опустился в кресло, взял со стола деревянную линейку, несколько раз хлопнул ею по ладони и размеренно продолжал:
— Я много наслышан о вас, господин Славейков.
Гость молча поклонился.
— Ведь это вы с князем Церетели перешли Балканы XI проникли в турецкий лагерь?
Славейков растерянно улыбнулся. Воспоминания о дерзкой вылазке в стан противника были приятны. Но он не ожидал такого разговора.
— Да, ваше превосходительство, — негромко произнес он.
Необходимость подтверждать похвалу бросила его в краску.
— С князем Церетели мы познакомились прошлым летом, в семьдесят шестом. После Апрельского восстания, если соблаговолите вспомнить, он как представитель русского правительства участвовал в работе комиссии по расследованию зверств турок в Среднегорий и Родопах.
Там я с ним и познакомился. Рассказал князю о неслыханных страданиях болгарского народа и о всех ужасах, которые выпали на долю моих соотечественников. Мы стали друзьями. А летом, когда потребовались точные сведения о расположении и состоянии турецких войск по ту сторону Балкан, князь предложил отправиться с ним в разведку. Для меня это было высокой честью. Мы переоделись в турецкое платье. Я совершенно свободно говорю по-турецки, князь же должен был прикинуться глухонемым... По мало кому известным горным тропам мы добрались до турецкого лагеря в селе Хаинкиой. Турки приняли нас за своих и охотно рассказывали обо всем, что нас интересовало.
Главнокомандующий улыбнулся и встал. Офицер сделал шаг назад, давая ему дорогу, щелкнул каблуками и снова замер как изваяние. Заложив руки за спину, генерал прошелся по комнате из угла в угол, весело позвякивая шпорами. Славейков тоже вскочил. Командующий подошел к поэту. Какое-то время оба пристально смотрели друг другу в глаза.
— Господин Славейков, — наконец снова заговорил генерал, четко выговаривая каждый слог. — Я знаю, что вы подлинный болгарский патриот, борец за свободу и просвещение вашего народа, знаю, что вы были редактором «Гайды» и «Македонии», знаю, что вы автор многих сборников стихов и других полезных для народа книг...
Генерал внезапно умолк, подошел к столу, раскрыл папку, быстро перелистал ее, достал какой-то лист бумаги и, повернувшись к Славейкову, прочитал:
Всех царей державной статью Русский может обороты Русские болгарам братья,
Та же кровь и та же плоть.
Нет держав России впору,
Мощи в мире нет такой.
Быть ей нашею опорой,
Быть ей нашей высотой!
Сила русская, и воля,
И кровавый русский пот Вызволят из-под неволи Наш намученный народ.
Бог поддержит наше дело И пошлет спасение,
Коль возьмем в десницу смело Острый меч отмщения.
Вся надежда на Россию,
Русский царь нам словно Спас;
Остальные глаз косили И не думали о нас.
И германцы, и британцы,
И французы — хором Все в приятели стремятся К нашим людожорам.
Спекулянты, одно слово:
Интерес им покажи —
За него на все готовы И городят ложь на лжи.
Род и вера — той идеи Русскому дороже нет,
Служба им всего святее,
Благороднейший завет.
С тем заветом мы согласно Брат за братом станем в строй,
Чтобы стать нам сопричастным Русской доблести святой 13.
— Это ваше стихотворение, господин Славейков? — потеплевшим голосом спросил генерал, и глаза его впервые смягчились, засветились добротой.
Славейков, сдерживая волнение, глухо произнес:
— Я написал его, когда русские войска вступили в Болгарин), чтобы освободить нас от турецкого ига.
— Да, конечно, ваши чувства к русскому народу нам всем известны. Помнится, вы были комендантом Старой Загоры, когда генерал Гурко освободил город?
— Так точно, ваше превосходительство. Был комендантом, пока город оставался свободным, — тяжело вздохнув, тихо ответил Славейков.
— Вы и тогда оказали нашим войскам неоценимую услугу, — сказал командующий. — Так что я говорю с вами совсем откровенно, как с близким другом. После того как в конце ноября мы взяли Плевну, военное положение на фронте решительно изменилось в нашу пользу. Однако следует до конца использовать наше преимущество и не дать врагу передышки. Вот почему нашим вой-
скам необходимо немедленно перевалить через Балканы. Выйти в тыл турецкой армии, сосредоточенной против нас на Шипке, и разгромить ее. Что вы скажете на это, господин Славейков? Сможем мы провести свои войска через Балканы? Некоторые генералы утверждают, что это абсолютно невозможно.
Славейков вдруг преобразился, лицо его посветлело.
— Балканы можно перейти! — твердо заявил он и добавил: — Всюду и всегда!
— Я тоже так думаю. Нужно только хорошо организовать переход. И самое главное: командиры должны иметь на руках точные и подробные сведения о каждой горной тропе, о каждом перевале, по которому им предстоит провести войска. Мы, разумеется, пользовались и будем пользоваться услугами болгарских патриотов. Надеемся, и вы поможете нам, господин Славейков? Нам необходимы подробнейшие и точные описания горных перевалов, троп, развилок, вершин, высот, ущелий, пропастей, речек, лесов и вырубок. Вообще хотелось бы, чтобы вы представили нам полную картину, в частности, Тряв-ненского и Имитлийского перевалов...
Славейков не удержался и, не дослушав последних слов генерала, выпалил:
— Если нужно, я сию минуту дам все необходимые сведения!
— Нет, нет! — сдержанно махнул рукой главнокомандующий. — Обдумайте хорошенько и представьте все в письменной форме. А если возможно, то нарисуйте и точные карты перевалов. Мой адъютант позаботится о вас.
...В комнате, куда привели Славейкова, весело гудела печка. На столе стопка чистых листов бумаги, тонкая деревянная ручка, линейка, стеклянная чернильница. Горели две стеариновые свечи, озаряя возбужденное лицо поэта. Он, не медля ни минуты, склонился над столом и стал самозабвенно чертить карту Имитлийского перевала. Вспоминал и наносил на лист бумаги всякий поворот, любой изгиб, каждую вершину, родники, ключи, бьющие прямо из скал, малейшие высотки, тропки, лощины, лужайки, ущелья, скалы, обрывы... Все это почти зримо представлялось ему. И он рисовал даже отдельно стоящие на полянах деревья, под которыми в свое время отдыхал. Чертил, писал, рисовал, а перед глазами как живые возникали бесконечные колонны русских солдат