— За вас вдвое! — послышалось из рядов.
В тот же день после ранения командира дивизии Житомирский полк отличился в бою. Во 2-м батальоне полка выбыло 12 августа более трети нижних чинов, а из начальников остался в строю лишь командир батальона и еще один офицер. В последующие дни отличились все четыре полка драгомировской дивизии (после ранения Михаила Ивановича дивизией командовал генерал-майор Петрушевский, бывший командир 2-й бригады). За трехдневное сражение 12–14 августа, в котором дивизия потеряла более 1200 солдат и 46 офицеров (один офицер из четырех и один солдат из каждых семи), снова многие были представлены к наградам. Сам М. И. Драгомиров получил чин генерал-лейтенанта.
Потом была суровая зима на Шипке, в которую дивизия не только оказала новые чудеса героизма, но и отличилась тем, что имела по сравнению с другими частями самое малое число обморозившихся. М. И. Драгомиров всегда заботился, чтобы его солдаты были тепло и удобно одеты и обуты. В то время как в большинстве других частей носились щегольские сапожки, составлявшие гордость военнослужащих до войны, 14-я дивизия носила теплые обмотки. Благодаря этому в полках драгомировцев не было ни одного замерзшего.
14-я дивизия, первоначально получившая приказ лишь временно помочь защитникам перевала, простояла на Шипке 139 дней, вплоть до пленения турецкой армии и завершения героической Шипкинской эпопеи.
Но всего этого уже не увидел М. И. Драгомиров. В течение нескольких месяцев он находился на излечении в госпитале в Кишиневе. Рана была настолько серьезной, что Н. И. Пирогов не исключал одно время даже возможность ампутации ноги. Но умелое лечение и хороший уход помогли Драгомирову подняться с постели. Друзья не забывали его. «Поправляйся, — писал ему в госпиталь М. Д. Скобелев, — возвращайся в верующую в тебя армию и в круг твоих боевых товарищей». Однако вернуться в действующую армию Михаилу Ивановичу не пришлось. Закончив лечение, в начале апреля 1877 года он был назначен начальником Академии Генерального штаба. На этом посту М. И. Драгомиров проработал более одиннадцати лет. В это время академия была уже не такой, как в николаевское время, когда, по словам самого Михаила Ивановича, считалось, что «академических офицеров нужно расквартировывать казарменно, прикомандировав к полкам Петербургского гарнизона и подчинив не академическому, а строевому начальству; обязать их нести в полках караульную и строевую службу, а лекции посещать в свободное от занятий время и по вечерам»; в то время в академии не было даже своей библиотеки, а имелся лишь очень маленький набор учебной литературы. Во второй половине XIX века военные академии (которых было пять: Академия Генерального штаба, артиллерийская, инженерная, юридическая и морская) стали выпускать офицеров, достаточно хорошо знающих теорию военного дела и одновременно получивших важные практические навыки управления войсками. Военные академии «имеют целью доставить офицерам высшее образование, соответствующее требованиям того рода службы, к которому они предназначены», — указывалось в положении о военно-учебных заведениях.
Профессор Военной академии генерал Н. Н. Обручев, направленный за границу для ознакомления с постановкой военного образования в других странах, отмечал в своем отчете, что высшие военно-учебные заведения России отнюдь ничем не хуже заграничных. Н. Н. Обручев в молодые годы вместе с Н. Г. Чернышевским редактировал «Военный сборник», а позднее, в 1863 году, вызвал глубокое неудовольствие начальства тем, что отказался участвовать в «братоубийственной войне», как он назвал жестокое подавление национально-освободительного восстания в Польше. Этого Обручеву не простили никогда, несмотря на то, что он со временем добился довольно высоких чинов и должностей. Всем было известно, например, что главнокомандующий Дунайской армии великий князь Николай Николаевич «терпеть его не может и не скрывает», как писал в своем дневнике один из генералов, и все за его отказ участвовать в подавлении польского восстания 1863 года и близость в молодости к Н. Г. Чернышевскому.
Царское правительство при назначении офицеров и генералов на должности далеко не всегда руководствовалось только интересами дела, зачастую убирая в тень, а то и изгоняя из армии способных и опытных военных только из-за сомнений в их «благонадежности». Печальным примером такого рода может служить судьба генерала М. Г. Черняева. Блестяще образованный офицер, во время обороны Севастополя в Крымскую войну он сражался на Малаховом кургане и последним из защитников переехал на лодке на Северную сторону, когда понтонный мост уже был разведен. Осенью 1875 года М. Г. Черняев пытался отправиться во главе отряда на помощь восставшим герцеговинцам, но «высочайше поведено, — читаем мы в документе, — объявить отставному генерал-майору Черняеву, что его величеству не угодно, чтобы генерал Черняев уезжал в Герцеговину и содействовал инсургентам. Генерал-адъютант Потапов, 7 февраля 1876 г.». А. Л. Потапов, шеф жандармов и начальник III отделения, опять же «по высочайшему повелению», учредил секретное наблюдение за М. Г. Черняевым и его корреспонденцией.
Лишь в апреле 1877 года, дождавшись разрешения вернуться в Россию, Черняев через три дня после объявления войны Турции был в Кишиневе. Но правительство в результате происков австрийского военного агента направило генерала не на хорошо ему знакомый Балканский театр, а на Кавказ. Причем и здесь Черняев попал не в действующую армию, а «смотрителем госпиталей».
М. И. Драгомиров также был одно время на подозрении у начальства. Еще в 1868 году рассматривался вопрос, «не следует ли его изъять из службы, так как он своими статьями подрывает дисциплину и развращает молодежь». «Подрыв дисциплины» и «развращение молодежи», по мнению начальства, выражались главным образом в пропаганде передовых для своего времени военно-теоретических мыслей и в требованиях не забывать основных заветов А. В. Суворова.
Когда Михаила Ивановича в 1889 году назначили командующим войсками Киевского военного округа, первым его приказом, оставившим глубокое впечатление в армии, был следующий: «В некоторых частях дерутся. Прошу помнить, что в дисциплинарном Уставе ясно указано, какие на нижних чинов можно налагать взыскания, кроме коих, никто иных налагать не смеет. Рекомендую охотникам до ручной расправы ознакомиться с XXII книгой С. в. п. (Свода военных постановлений. — В. Д.), стр. 185, из которой они откроют, чего могут ожидать в будущем, если позволят себе впредь рядом с дисциплинарным Уставом сочинять свой сообственный». В другом приказе по военному округу, предназначенном для офицеров, Драгомиров даже не приказывает, а просит: «Побольше сердца, господа, в отношениях особенно к молодому солдату, если хотите, чтобы и его сердце открылось Вам навстречу. В бою ведь на одной казенщине далеко не уедете. Кто не бережет солдата, недостоин чести им командовать». Среди прочих почетных должностей и званий М. И. Драгомирова были, например, такие: почетный казак Александрийской станицы Терского казачьего войска; почетный старик Гиагинской станицы Кубанского казачьего войска; состоящий в казачьем войсковом сословии Войска Донского по станице Елизаветовской.
Кавалер высшего русского ордена Андрея Первозванного, член Государственного совета, генерал-адъютант М. И. Драгомиров был требователен до беспощадности в отношении выполнения воинских уставов и правил. Но как человек, достигший всеобщего почета и уважения благодаря исключительно своим незаурядным способностям и личному мужеству, Михаил Иванович всегда был необычайно чуток к нуждам солдат и унтер-офицеров, «винтиков» огромной военной машины, порой обнаруживая трогательное внимание к «нижним чинам» не только в военной обстановке, но и в повседневной мирной жизни вне казармы. В. А. Гиляровский в своих знаменитых очерках «Москва и москвичи» описывает такую сцену, виденную им в одной из московских кофейных, куда вход нижним чинам был воспрещен: за одним из столиков сидел с барышней ученик военно-фельдшерской школы, погоны которого можно было принять за офицерские. В глубине зала читал журнал старик в прорезиненной накидке военного образца. Вдруг в кофейную вошел, гремя саблей, офицер-гусар с дамой. Так как все места были заняты, офицер, подойдя к юному медику, приказал ему как не имеющему офицерского звания покинуть зал. Не успели офицер и его дама занять освобождающиеся места, как из дальнего угла кофейной раздался голос: «Корнет, пожалуйте сюда». Старик скинул накидку, и все увидели генерал-адъютантские погоны на его мундире. Это был М. И. Драгомиров. «Потрудитесь оставить кофейную, вы должны были занять место только с моего разрешения, — приказал Михаил Иванович офицеру. — А нижнему чину разрешил я». До смерти перепуганный корнет выскочил из кофейной, а благодарный юноша медик с барышней снова заняли свои места.