В тот крайне неприятный для Карабасова осенний день, а точнее, уже темный вечер, к КПП артдивизиона подрулила тонированная «девятка». Оттуда вылезли двое, и попытались для каких-то своих целей пройти через КПП. Причем шли они свободно, не обращая на наряд никакого внимания.
— Куда? Назад! Кто такие? — остановил их рядовой.
— Ты чего, черт, оборзел?!
От такой наглости местные сначала слегка опешили, а потом один из них — крепкий, под два метра ростом — ударил рядового кулаком в челюсть с такой силой, что сломал ему ее. В это время нарядам на КПП выдавали автоматы. Приехавшие, может быть, и знали об этом, но им и в голову не могло прийти, что кто-то в здравом уме и твердой памяти решится их применить. Они не учли, что ни здравого ума, ни твердой в памяти в данной случае у совершенно трезвых солдат и в помине не было — остались там, в Чечне…
Второй боец из наряда, сержант, видя такое дело, передернул затвор, и ни секунды не размышляя, дал очередь, которая обоих непрошенных гостей срубила в доли секунды. Потом сержант вышел за дверь, и расстрелял «девятку», из которой на помощь товарищам уже пытались вылезти остальные пассажиры.
Короче говоря, сержант убил их всех. А потом совершенно спокойно сообщил дежурному по дивизиону, что на КПП было совершено нападение неизвестными, ранен рядовой, нападение отбито, а все нападавшие уничтожены.
Дежурный майор подавился чаем, который пил в этот момент, вскочил так, что уронил на пол кружку, но не стал даже ее поднимать, а помчался на КПП так, как будто за ним гнались волки. Когда он смог оценить то, что произошло, то тут же, минуя всех и вся, напрямую позвонил Карабасову. Тот ужинал дома. Но когда узнал о происшествии, то мгновенно бросил все, вскочил в личный транспорт, и примчался на место событий.
Милиции не было, так как со стороны пострадавших никто ее не вызвать не мог, а майору не вызывать «ментов» приказал сам Карабасов. Сначала он хотел разобраться с тем, что случилось, на месте сам.
Когда он прибыл, здесь уже был и другой майор — Старков — командир подразделения, из бойцов которого и был назначен злополучный наряд на КПП.
— Вы что наделали? Вас посадят! — заорал Карабасов, когда сам лично увидел всю картину происшедшего.
— Вызывайте милицию, — приказал он дежурному по дивизиону. И тут получил совершенно неожиданный отпор.
— Сначала нужно обезопасить моих бойцов, — сказал Старков. — Их местным ментам сдавать нельзя. Они выполняли свой долг. Пусть менты разбираются, что это за «черные» на них напали.
Карабасову показалось сначала, что он ослышался, и он даже открыл рот, чтобы переспросить, но Старков его опередил, и достаточно ясно и жестко сообщил о своей позиции сам.
— Мне глубоко насрать, — сказал он, — на мою дальнейшую военную карьеру. Тем более, что я больше не хочу служить в этой армии господам Эльцину, Лебедю и прочей сволочи. Я вообще очень хочу уволиться, и свалить отсюда. У меня двоюродный брат в Канаде живет — он приглашает. Но у меня есть обязательства перед этими ребятишками, которые вместе со мной полвойны прошли, и меня спасали, и я их спасал. Я не отдам их на растерзание всякой местной сволочи. Приедут менты, я подниму свое подразделение в ружье. И тогда посмотрим, кто кого. Я лично между чеченскими бандитами, и местными, пусть и в ментовской форме ходят, никакой разницы не нахожу.
Майор говорил очень спокойно, и Карабасов непроизвольно посмотрел ему в глаза. Пустые это были глаза, мертвые. И тогда полковнику стало ясно, что этот майор давно ничего и никого не боится, сверяет свои поступки только со своей собственной совестью, и сделает именно то, и именно так, как и говорит.
И тогда Карабасов пошел в дежурку, закрылся на узле связи, и, несмотря на очень позднее время, стал звонить друзьям в Ростов — в штаб СКВО.
Он дозвонился, его серьезно выслушали, помолчали, попросили подождать, а потом посоветовали срочно собрать наряд, собрать все их документы, дать сопровождающего, посадить немедленно на машину, и везти в Ростов, и только когда машина минует пределы Дагестана, известить о происшествии местную милицию.
Карабасов вышел в дежурку, собрал дежурного, майора Старкова, и отдал указания. Выполнены они были немедленно.
И уже под утро, когда сам Карабасов получил от отправленного им офицера сообщение о пересечении «шишигой» границ Дагестана, он позвонил начальнику милиции.
К счастью, ни у кого из убитых влиятельных родственников, которые могли поднять бучу, не оказалось, и дело, хоть и не так быстро, но спустили на тормозах.
А Карабасову оставалось только терпеть. Всем «чеченцам» обещали очень скорое увольнение в запас. Нужно было просто без подобных жутковатых происшествий дождаться, когда они все свалят по домам, а с новобранцами таких проблем уже быть не могло…
Зато посыпались жалобы от офицерских жен, и местных женщин — военнослужащих. Как-то сразу им стало весьма неуютно в родном городе.
Косые взгляды, угрозы по телефону, и прочие меры морального воздействия еще можно было бы пережить — просто не обращая на них внимания. Но дело начало доходить и до прямого физического воздействия — одну женщину в военной форме избили по дороге службу. Причем она была из местных — кумычка по национальности. Другую контрактницу — жену русского старшего лейтенанта — пытались прямо на улице затащить в машину. Она страшно кричала, отбивалась, получила за это кулаком в лицо, но, по счастью, ее услышали солдаты из разведвзвода, проходившие по улице, и бросились на помощь. Нападавшие отпустили девушку, ударив ее еще раз ногой в живот, напоследок, и скрылись на своих старых красных «жигулях».
Женщины были в тихой панике, а их мужья открыто начали намекать командованию, что надо или их доставку на службу организовать в специальном автомобиле под охраной, или тогда они будут разрывать контракты — по закону или нет, неважно — но подвергать опасности своих жен, у которых еще и малые дети есть, никто не хочет.
Карабасов поставил задачу перед замом продумать и просчитать этот вопрос. И тот ответил, что одной машиной тут не обойдешься, и все это мероприятие будет весьма накладным — и с точки зрения расхода бензина, и с точки зрения наличия исправного автотранспорта.
«Безопасность дороже», — хмуро буркнул Карабасов, но пока ничего предпринимать не стал. Что-то ему подсказывало, что скоро ситуация станет еще хуже.
Мищенко.
Караул сегодня как-то с самого начала не задался.
Начать с того, что идти в него Олегу пришлось с чужими бойцами и в незнакомый парк. В артдивизион.
«Пиджачина», который должен был быть сегодня в карауле, реально заболел. Отравился какой-то дрянью, по его словам, приобретенной на местном рынке, и загремел в госпиталь.
Начальство не нашло ничего лучшего, чем отправить в караул Мищенко, подсластив слегка пилюлю словами, что «если ты не справишься с такой ситуацией, то кто?».
Олег, конечно же, как дисциплинированный офицер, при прочих равных, все-таки рассчитывающий сделать какую-никакую карьеру, отправился на замену. Тем не менее, настроя не было. Такие внезапные наряды он терпеть не мог.
Затем в караульном городке перед разводом Мищенко проверил уровень знаний порученного ему контингента, и остался весьма недоволен. Знания были скудные и неуверенные. Видимо, «пиджачина» за своими обязанностями по обучению личного состава следил слабо.
Бойцы прослужили по полгода, пообтерлись, возможно, огрызались на «пиджака», но при виде Мищенко оробели, и вели себя пока послушно. Впрочем, Олег даже и обрадовался бы, если кто из них дернулся и посмел надерзить. Из-за плохого настроения Мищенко очень хотелось надавать кому-нибудь по ушам, но пока солдаты и сержанты такого повода ему не давали. А «докапываться» у Олега желания не было.