Иван Заруцкий с основными силами донских казаков оставался всё это время в свите «царика». История создания Тушинского лагеря под Москвой летом 1608 года, первые бои с правительственной армией царя Василия Шуйского — всё это происходило с участием казачьего атамана. 25 июня 1608 года в победной для Лжедмитрия II битве при Ходынке атаман
Иван Заруцкий командовал донскими казаками. По сведениям Иосифа Будилы, Заруцкому был поручен правый фланг: он должен был сразиться со служилыми татарами, пришедшими на помощь Шуйскому[163]. А как воевать с ними, Иван Заруцкий, должно быть, знал очень хорошо. Подробности можно найти у Николая Мархоцкого, еще одного участника Ходынской битвы, в разгар которой московские войска едва было не разбили обоз самозваного царя, преследуя его отступавшее войско. «Хорошо, что там оказался Заруцкий с несколькими сотнями донцов… — писал Мархоцкий в «Истории Московской войны», — иначе неприятель ворвался б на наших плечах прямо в обоз»[164].
О значительной роли Ивана Заруцкого среди тушинцев свидетельствует уникальная история переговоров членов Боярской думы с сандомирским воеводой Юрием Мнишком и сторонниками Тушинского вора под Москвой 7 (17) сентября 1608 года. Полковник Лисовский и атаман Заруцкий приехали в столицу в качестве заложников для успешного проведения этих переговоров, проходивших где-то в открытом поле[165]. Они пробыли в столице при затворенных городских воротах целый день, пока воевода Юрий Мнишек стремился выторговать для себя и своей дочери как можно больше преференций и пожалований. Ходил слух, что он требовал, чтобы Марине Мнишек был выделен особый удел в Русском государстве. Обе стороны ни в чем не хотели уступать друг другу, поэтому исход переговоров трудно было предсказать. Вероятно, «царице» Марине Юрьевне было известно, кто рисковал своей жизнью ради нее и ездил во враждебную Москву. Для такого поступка требовалась недюжинная отвага. Дело окончилось тем, что воевода Юрий Мнишек и его дочь триумфально въехали в Тушинский лагерь, подтвердив тем самым, что второй самозванец и есть спасшийся царь Дмитрий Иванович. Именно Заруцкий стал поручителем нового союза гетмана «царика» князя Романа Ружинского и полковника Яна Сапеги, благодаря которому Марина Мнишек и оказалась в Тушине. По дневниковым записям секретарей Яна Сапеги, 13 (23) сентября «пан Заруцкий» был вместе с другими панами-начальниками польско-литовского войска на пиру у гетмана. Встретившись в Тушине, два гетмана самозванца (настоящий — князь Ружинский и будущий — Сапега) поклялись действовать вместе и не чинить препятствий друг другу. В зарок будущей дружбы они обменялись саблями[166].
Последовательность Заруцкого в поддержке обоих Лжедмитриев и Марины Мнишек показывает, что его главный расчет состоял в службе самозваным царям. В дальнейшем в Тушине полностью раскрылся его талант воина. Он оказался одним из немногих, кто среди тушинского разгула сохранял трезвую голову, в отличие от «царика» и его гетмана князя Романа Ружинского. Заруцкому были поручены самые важные сферы жизни подмосковной столицы самозванца: охрана и разведка. И с этим ему удавалось хорошо справляться, направляя находившихся в его подчинении донцов. Донские казаки участвовали не только в охране Тушинского лагеря, но и во многих сражениях, развернувшихся тогда в центре Русского государства. Они вместе с Яном Сапегой, опять под командованием Александра Лисовского, начали осаду Троицесергиева монастыря, позднее, весной 1609 года, воевали под Ярославлем[167]. Заруцкий всё это время как царский боярин оставался под Москвой. Его даже стали называть «паном» За-руцким и «полковником у всех русских людей»[168], то есть в его подчинении оказались не только казаки, но и дворяне и дети боярские. Тогда же он стал вхож как к самому Тушинскому вору, так и к его «царице» — Марине Мнишек, с которой он, скорее всего, мог изъясняться по-польски. Атаман донцов, командовавший значительной частью армии самозванца, быстро прошел в Тушине путь от обычного начальника казачьей стражи до боярина.
Полученный им боярский чин достаточно свидетельствовал о его амбициях. Так, Заруцкий встал во главе Казачьего приказа. О существовании этого приказа известно из грамоты Лжедмитрия II от 6 декабря 1609 года, адресованной гетману Яну Сапеге с тем, чтобы тот берег служивших под его началом под Троицей донских казаков[169]. Впрочем, в грамоте отразились противоречия, накопившиеся между разными группировками тушинского войска перед его распадом.
Положение самозванца и Марины Мнишек в Тушине изменилось после того, как летом и осенью 1609 года князь Михаил Скопин-Шуйский сумел нанести серьезные поражения сторонникам самозванца. Еще один удар Тушинскому вору был нанесен походом короля Сигизмунда III под Смоленск. Приехавшее из-под Смоленска в Тушино посольство даже для вида не стремилось обсуждать с «цариком» детали дальнейшей службы подданных короля в Московском государстве. Все переговоры велись напрямую с гетманом князем Романом Ружинским и другими полковниками польско-литовского войска. Тогда-то самозванец и вспомнил о том, что надо «поберечь» донских казаков.
Тайное бегство Лжедмитрия II из Тушина в дровяных (или даже, по версии Конрада Буссова, «навозных») санях стало скорее поражением боярина Заруцкого, ничего не знавшего о планах самозванца. Гетман Жолкевский не мог помнить всех обстоятельств бегства «Дмитрия» из Тушинского лагеря, поэтому считал, что вместе с ним ушли сразу чуть ли не все донские казаки. Самозванцу действительно помогли уехать верные донцы, но их было, наверное, не более десятка человек. Большинство же осталось в Тушине в подчинении боярина и главы Казачьего приказа Ивана Заруцкого. Самозваный царь Дмитрий, оказавшись в Калуге, поспешил взять инициативу в свои руки и направил оттуда своего эмиссара к оставленному войску. Ссылка «царика» на опасность, исходившую от гетмана Романа Ружинского и боярина Салтыкова, была, видимо, не пустым звуком. Теперь же перед всеми представал новый калужский владелец, начавший самостоятельную борьбу за русский трон. Польско-литовские наемники, приведшие его под Москву, становились его первыми врагами, так как они перешли на службу королю Сигизмунду III. Боярина Ивана Заруцкого калужский царь тоже попытался привлечь на свою сторону, но не преуспел в этом. Однако на донцов, в отличие от главы Казачьего приказа, агитация Лжедмитрия II подействовала, и они, видя, что никакой уплаты их прежних «заслуг» королем Сигизмундом III не предвидится, повернули своих коней из Тушина на калужскую дорогу.
Николай Мархоцкий так писал о времени, наступившем в Тушинском лагере после бегства Лжедмитрия: «Много было в нашем обозе и таких, которые хотели разыскать Дмитрия и поправить его дела». Сложилась целая интрига. Русские сторонники самозванца подговорили донских казаков уйти из Тушина, убеждая их, что они ударят в тыл их преследователям. «Бунты донских казаков» Мархоцкий датировал временем после Рождества, «в середине мясопуста» 1610 года (примерно в конце января — начале февраля). Но заговорщики не сумели привлечь Заруцкого на свою сторону. Когда казаки двинулись из Тушинского лагеря, он доложил обо всем гетману князю Ружинскому. В польско-литовском войске решили, будто казаки хотят уйти в Москву (а может быть, просто придумали эту версию в оправдание случившегося побоища). Выстрелила пушка — обычный знак тревоги в Тушине, и войско гетмана ударило на казаков, а те ответили, надеясь на поддержку русской части тушинского войска. Заруцкий должен был оказаться перед мучительным выбором, но он пошел до конца, чтобы наказать отступников. Донцы приняли бой, стоивший им немалых жертв. Как вспоминал Николай Мархоцкий, «две тысячи казаков полегли на поле боя, другие уходили, куда могли, третьи вернулись в свой обоз к Заруцкому»[170]. Казачий бунт оказался предвестником окончательного распада Тушинского лагеря. Заруцкий отказался далее поддерживать «царика». Вместе с другими русскими тушинцами он принял сторону бояр во главе с Михаилом Глебовичем Салтыковым и «патриархом» Филаретом Романовым, которые сделали ставку на заключение договора с королем Сигизмундом III. Но, как показали дальнейшие события, это был лишь временный выбор. После боя с донцами и другими русскими людьми, бывшими у него под началом, Заруцкий оказался полководцем без армии.
165
166
См.: Dziennik Jana Piotra Sapiehy… S. 187;
169
Грамота написана по жалобе на насильства литовских людей атамана Степана Ташлыкова. См.: Сборник князя Хилкова. СПб., 1879. № 12. LXX. с. 76—77; Dziennik Jana Piotra Sapiehy… S. 245-250;
170