— Сейчас, минуточку, — Стоянов полез в ящик письменного стола и достал последнюю сводку, представленную Петровым. — Вот здесь все точно. На сегодняшний день имеем четыре пулемета, семнадцать автоматов, четырнадцать русских винтовок, девять пистолетов, сорок шесть ручных гранат, шестнадцать тысяч патронов и пять килограммов динамита, — прочитал он. — Больше пока ничего не обнаружено.
— Хорошо. Пора с ними кончать. Представьте список этих бандитов на решение в ГФП.
— Господин капитан! Мы еще не всех выловили. — Стоянов опять полез в стол. — Вот список тех, кто еще разыскивается.
Брандт взял бумагу из рук Стоянова, пробежал по ней глазами.
— Здесь всего девять человек. Оставьте их на свободе и установите за ними наблюдение. Они еще наведут нас и на других бандитов.
— Слушаюсь, господин капитан. — Стоянов склонил голову.
* * *В первых числах июня следствие по делу подпольной организации было в основном закончено, и Брандт распорядился очистить камеры. В ночь на 12 июня гитлеровцы расстреляли в Петрушиной балке около ста участников таганрогского подполья. Руководителей и организаторов подпольных групп Брандт решил использовать в целях пропаганды.
В последнее время гитлеровцы изменили свое поведение в оккупированном городе. Они стали создавать видимость лояльного отношения к русским. Прекратились мордобои на улицах, германское командование наказывало солдат, которые самовольно отбирали у людей вещи. Словом, делалось все, чтобы завоевать симпатии местных жителей.
Многие попались на эту удочку. Даже роптавший на немцев Николай Кирсанов начал склоняться к признанию нового порядка. А его брат, Юрий, тот и вовсе забыл про свою обиду. Кустарные мастерские по починке примусов и замков давали немалый доход, и он мог наконец удовлетворить свою страсть и скупать золотые вещи, не жалея денег.
Теперь Брандт собирался продемонстрировать великодушие германского командования. Приговорив Василия Афонова и его основных помощников к смерти через повешение, он хотел помиловать их на базарной площади, перед виселицей, при скоплении публики. Он уже представлял, какой политический резонанс вызовет такой шаг германских властей. Конечно, помилование должно было произойти лишь в том случае, если главари городского подпольного штаба согласятся обратиться к жителям Таганрога с раскаянием и призывом к повиновению.
Руководителей подполья подвергли специальной обработке. Их уговаривали, угрожали виселицей, били, заставляли согласиться на этот пропагандистский трюк, задуманный капитаном Брандтом. Но советские патриоты держались стойко. Больше всех досталось братьям Афоновым, Сергею Вайсу, Пазону и Кузнецову. Последнего истязал тот самый следователь Ряузов, которого Шаров ранил ножом во время побега из полиции. Когда Кузнецова приносили в камеру, на нем не было живого места. Доктор Сармакешьян подолгу возился возле него, обмывая раны и ссадины.
Но после одной из пыток и сам Сармакешьян вернулся к товарищам с изуродованным и как-то странно перекошенным лицом. Он бормотал что-то невнятное, заговаривался. Утром выяснилось, что доктор сошел с ума.
Константин Афонов протянул ему ломоть хлеба, но Сармакешьян отстранил его руку и, пугливо озираясь по сторонам, отполз в дальний угол. Там он стал на колени, прижал к груди скомканный пиджак и, раскачиваясь, монотонно запел колыбельную песенку:
— Спи, моя радость, усни. В доме погасли огни. Немцы уснули в пруду. Я к тебе скоро приду...Со скрежетом растворилась дверь камеры.
— Афонов! Константин! Выходи на свидание, — зычно крикнул полицейский и несколько тише добавил: — Жена с сыном пришла.
Константин поднялся с пола. Растерянно полез в карманы брюк, нащупал черствую корку хлеба. «Нет. Не то», — пронеслось в сознании.
И тут же несколько рук потянулось к нему:
— На!
— Возьми, Костя!
— Вот сахар для сына!
Константин взял у Пазона кусочек сахару и шагнул к двери. В возбужденном мозгу метались мысли: «Сейчас увижу Валю. Сейчас обниму Витасика. Надо их успокоить. Надо крепче держаться».
Полицай вывел его из подвала, провел по коридору и приказал остановиться возле комнаты следователя Ковалева.
— Что, снова на допрос? — недоуменно спросил Константин. — Вы же сказали, на свидание...
— Жена твоя с сыном у него, — кивнул полицай, открывая дверь. — Заходи.
Еще не переступив порога комнаты, Константин увидел следователя Ковалева и Валентину, сидящую спиной к двери. И тут же услышал радостный детский крик:
— Папа пишел! Папочка!