— Через три дня.
— Только не торопитесь, ребята. Действовать нужно наверняка. Может, моя помощь потребуется?
— Нет, Николай Григорьевич, сами управимся. У вас и своих дел хватает.
— Ну, желаю успеха!
Николай крепко потряс руку Пазона, а потом обнял его. Он чувствовал все большее доверие и привязанность к этому горячему, смелому парню.
...Темной, непроглядной ночью Таганрог вновь содрогнулся от сильного взрыва. В свинцовом небе распростерлось зарево большого пожара. В порту горели склады с оружием и боеприпасами. Словно головешки, лопались в громадном костре рвущиеся артиллерийские снаряды.
* * *После сильных заморозков наступила оттепель. С моря дул южный бархатный ветерок. Моросящие дожди начисто растопили снежный покров. Под ногами прохожих чавкала слякоть. На базаре подскочила цена на калоши. Даже за поношенные давали десяток селедок или целых три стакана махорки.
— Петя! Вытри как следует ноги, а то опять в комнату грязи натащишь! — крикнула Мария Константиновна Турубарова, заслышав в сенях шаги сына.
Но сверх ожидания вместо шарканья ног о тряпку она уловила скрип растворяемой двери и, выглянув из кухни, увидела Петра, проходившего в комнату. Комья глины слетали с его ботинок и оставались лежать на свежевымытом полу.
— Господи! Я же просила вытереть ноги. Посмотри, что ты натворил.
Всплеснув руками, мать подошла к Петру и только теперь обратила внимание на его взволнованное лицо, на неестественно оттопыренную куртку.
— Что это, Петр?
— Подождите, мама. Это нужно немедленно спрятать. Где отец, где сестры?
— Отец по рыбу пошел. А Валя и Рая с Толиком гуляют, — испуганно проговорила Мария Константиновна, глядя на пистолет-пулемет, который сын вытаскивал из-за пазухи.
— Откуда это?
— На берегу из дота украл. Очень нужная вещь. Куда бы его спрятать?
Петр продолжал оглядывать комнату. Взгляд его скользнул с комода на русскую печь, потом на большой старый шкаф, на буфет, на никелированную кровать, из-под которой торчали чемоданы. «Нет. Все не то», — прикидывал он, заглядывая в другую комнату. Но, кроме кроватей и шкафа, и там ничего не было.
Мать молча смотрела на вороненый ствол пулемета, потом подняла испуганные глаза на сына, робко сказала:
— Может быть, на чердак? В доме-то боязно.
— Правильно! Там ему и место, — обрадовался Петр.
Он торопливо выбежал из комнаты, по наружной лестнице забрался на крышу и скрылся в слуховом окне.
Чердак этот был хорошо знаком ему с детства. В нем были укромные уголки, заваленные старым накопившимся за годы хламом, — здесь можно было надежно спрятать оружие.
Когда он спустился с чердака, мать затирала пол мокрой тряпкой.
Петр виновато взглянул на нее:
— Погодили бы, мама. Я бы сам. У вас и так хлопот много.
— Ладно, сынок, — ласково сказала мать. — Лучше побереги себя. Дети ведь вы еще. Что вы в жизни-то понимаете? Боюсь я за вас...
Только теперь Петр заметил усталые морщинки на ее лице, затаенную тревогу в озабоченных глазах.
— Не беспокойтесь за нас, мама. И смотрите — никому ни слова...
— Я-то смолчу. Вы бы не болтали, ребятки. Пропадете...
— Не пропадем, — Петр весело обнял мать.
Настроение у него было приподнятое: его группа уже приступила к действиям.
...В ночь на 29 ноября шестеро молодых подпольщиков вышли из города и направились в сторону станции Марцево. Возглавлял группу Петр Турубаров. Дождь хлестал по лицу. Крупные капли скатывались за воротник. Молча шли по полю напрямик к железнодорожному полотну.
Еще дома план диверсии был разработан до мельчайших подробностей: Лев Костиков и Спиридон Щетинин выходят на насыпь и подкапывают лунку под рельсом. Иван Веретеинов подносит им противотанковую мину, украденную недавно в одном из немецких грузовиков. Остальные — Петр Турубаров, Евгений Шаров и Олег Кравченко — прикрывают их автоматами из укрытия.
Все было подготовлено заранее. Ждали только ненастную погоду. Считали, что в дождь немцы будут отсиживаться в помещениях. Только бы не подморозило. Но начавшийся утром дождь, не прекращаясь, лил весь день. Не переставал он и ночью.
На востоке, у самого горизонта, зарницами вспыхивали артиллерийские залпы. Эхо взрывов глухо перекатывалось вдали. Впереди, совсем близко, прогромыхал паровоз. Петр Турубаров остановился. За ним, наталкиваясь в темноте друг на друга, стали и остальные. Прислушались. За перестуком колес удалявшегося поезда ничего не было слышно. Только по-прежнему шелестел дождь.
Постояв с минуту, тронулись дальше. За шумом дождя каждый улавливал настороженное дыхание соседа.