Бек проникся было к нему жалостью, но от оборвыша шло такое амбре, что сочувствие исчезло само собой. Брейт протянул тощую руку, но Бек не взял. Он приглядывался к замыкающему – юнцу постарше, с луком через плечо и шрамом на темной брови. Может, со стенки сверзился, хотя шрам придавал ему грозность, на которую этот задавака определенно не имел права. Эх, вот бы самому иметь шрамик, ну хоть один.
– А тебя как звать?
– А меня Рефт.
Он плутовски усмехнулся, что Бека уязвило еще больше. Он что, вздумал подтрунивать?
– Эй, что-то смешное?
Рефт обвел рукой окружающее их многолюдье.
– А нет, что ли?
– Ты чего, не надсмехаться ли надо мной вздумал?
– Да зачем ты мне, дружок. Вас тут вон сколько.
Непонятно, то ли этот малый над ним подшучивал, то ли он и впрямь выглядел дураком, или же это все от досады из-за несбывшихся надежд, но в Беке вспыхнул гнев.
– Ты смотри, следи за своим поганым языком, а не то…
Но Рефт его не слушал. Он уставился Беку через плечо, как, впрочем, и остальные. Бек обернулся и с изумлением увидел над собой всадника на рослом скакуне – породистом, с красивым седлом и поблескивающей начищенной сбруей. Человеку – остроглазому, с холеной кожей – на вид было лет тридцать. Струилась роскошная щегольская накидка с подпушкой и богатым меховым воротником, в сравнении с которой материн плащ, ее единственное достояние, смотрелся рубищем. О том, как выглядело тряпье оборванцев в строю, лучше помолчать.
– Вечер добрый, – голос у всадника приятно гладкий, а выговор совсем не северный.
– Вечер, – ответил выскочка Рефт.
– Добрый, – сказал Бек.
Уж кому, а Рефту он уступать не собирался.
Чуть склонившись в великолепном седле, всадник улыбнулся, как будто они были старыми приятелями.
– Ребятки, не подскажете, где здесь бивуак Ричи?
Рефт ткнул пальцем туда, где на фоне гаснущего неба темнели купы деревьев, освещенные отблесками костров.
– Вон там, кажись, на подъеме, с подветренной стороны деревьев.
– Премного благодарен.
Всадник кивнул каждому, даже Брейту с Кольвингом, цокнул языком и тряхнул поводья. Он надменно улыбался, как будто сказал что-нибудь остроумное и смешное, хотя непонятно, что.
– Что это за выжига? – спросил Бек, едва лишь всадник отъехал подальше.
– Не знаю, – полушепотом ответил Кольвинг.
Бек скривился.
– Да откуда тебе. Я и не тебя, между прочим, спрашивал.
– Извини, – мальчуган зажмурился, как в ожидании оплеухи. – Я так.
– Наверно, это великий принц Кальдер, – подал голос Рефт.
Губы у Бека скривились еще сильней.
– Чего? Сын Бетода? Да теперь он и не принц вовсе.
– Ну а сам-то он, наверно, себя таковым считает.
– Он ведь, кажется, женат на дочери Коула Ричи? – писклявым голосом спросил Брейт. – Видно, приехал отвесить поклон папаше.
– Или обманом вернуть трон своего отца, – съязвил Рефт, – судя по тому, какая ходит молва.
– Ага, – усмехнулся Бек, – так Черный Доу его туда и пустил.
– Крест у него за это на спине вырежут, да и все, – облизывая после еды пальцы, сказал Стоддер. – Черный Доу, он как раз так и поступает с трусами и предателями.
– Точно, – с авторитетным видом кивнул Брейт. – Своими руками поджигает их факелом и смотрит, как они отплясывают.
– По нему я плакать не буду.
Бек мрачно зыркнул вслед Кальдеру, все еще гарцующему впереди. Если и есть на свете образец прямоты и твердости, то в этом мерзавце воплощалась полная его противоположность.
– На бойца он что-то не тянет.
– Да? – Рефт с ухмылкой оглядел плащ Бека, из-под которого торчал кончик ножен. – А ты, что ли, боец? Не обязательно кичиться.
С этим Бек смириться не мог. Полу плаща он закинул за плечо, чтобы была возможность для замаха, и встал со сжатыми кулаками.
– Ты меня трусом назвал?
Стоддер посторонился. Кольвинг уткнулся боязливым взглядом в землю. Застыл с беспомощной улыбкой Брейт. Рефт спокойно пожал плечами, ни на что не нарываясь, но и не пятясь.
– Я тебя еще не так хорошо знаю, чтоб говорить, кто ты. Ты в битве бывал, в строю?
– В строю не доводилось, – бросил Бек.
Втайне он понадеялся, что это будет истолковано как намек на участие в боевых стычках, хотя на самом деле, кроме нескольких толковищ на кулачках с деревенской ребятней, он сражался разве что с пнями.
– Тогда откуда тебе знать себя? Человек себя не знает, покуда не обнажены клинки и он не стоит плечом к плечу с товарищами в ожидании вражьего натиска. Может, ты будешь рубиться, как сам Скарлинг. А может, сдрейфишь и дашь деру. На словах всякий крут, а на деле…