– Покажу я тебе натиск, падаль!
Бек шагнул вперед, поднимая кулак. Кольвинг со всхлипом прикрыл лицо, как будто удар угрожал ему. Рефт отступил на шаг, одной рукой приоткрывая плащ. Выглянула ручка длинного ножа. До Бека дошло, что когда он откидывал полу, показалась рукоять отцова меча, которая сейчас как раз под рукой. Дошло до него и то, как высоки сделались ставки – казалось бы, из ничего. Такое вряд ли может закончиться, как обычная колготня меж деревенскими драчунами. В глазах Рефта стоял страх и вместе с тем запальчивость. Внутри оборвалось, рука дрогнула; Бек даже позабыл, где он и что собирается делать…
– Эй, эй, а ну-ка! – из толпы, подволакивая ногу, спешил Фладд. – Ну-ка прекратить!
Бек медленно опустил кулак – честно говоря, несказанно радуясь стороннему вмешательству.
– Ишь чего! Рад, рад видеть в вас пламень, но его еще жечь – не пережечь в схватках с южанами, насчет этого не беспокойтесь. Завтра с утра в поход, и лучше, если маршировать вы будете с нерасквашенными мордами.
Фладд просунул между Беком и Рефтом кулачище в седых волосках и множестве застарелых ссадин.
– А вот чем могу угостить, ежели не научитесь вести себя как подобает, уяснили?
– Да, воитель, – рыкнул Бек, строптиво косясь на Рефта, а у самого сердце стучало в ушах так, что перепонкам впору лопнуть.
– Понятное дело, уяснил, – откликнулся Рефт, смыкая полы плаща.
– Первое, что боец должен усвоить, это когда ему не драться. А теперь сюда, оба.
Ребята впереди успели куда-то деться; от их недавнего присутствия осталась лишь полоса жидкой грязи возле стола под протекающим навесом из парусины. За столом с кислым видом сидел и ждал седобородый старик – однорукий; сложенный пустой рукав пришит к груди. Единственной рукой он держал перо. Имена рекрутов, судя по всему, вносились в большую книгу. Как видно, новые веяния, с бумагомаранием и всем, что с ним связано. Отец Бека заниматься этим вряд ли стал бы, да и Бек тоже. В чем смысл борьбы с южанами, если перенимаются их обычаи? Бек хмуро прошел под навес, чавкая по слякоти.
– Имя?
– Мое?
– А чье еще, черт тебя дери?
– Бек.
Седобородый нацарапал это пером на бумаге.
– Откуда?
– Хутор вон там, вверх по долине.
– Возраст?
– Семнадцать годов.
– Перезрел уже, – однорукий неодобрительно покачал головой. – На несколько лет припозднился, парень. Где ж ты был?
– Матери помогал по хозяйству.
Сзади кто-то фыркнул. Бек рывком обернулся, ожечь взглядом. На лице Брейта рассасывалась глуповатая улыбка, а сам мальчуган пялился на раздрызганные башмаки.
– У нее еще двое малышей на руках, так что я оставался вместе с ней их поднимать. Тоже мужская работа.
– А теперь вот ты от нее отвлекся.
– Как видишь.
– Имя твоего отца?
– Шама Бессердечный.
Седая голова ошеломленно дернулась.
– А ну без шуточек, малый!
– Зачем они мне, старик. Повторяю, Шама Бессердечный – мой отец. Вот его меч.
Клинок вышел из ножен со звучным металлическим шелестом. Сердце взыграло от его сладостного веса в руке; Бек стоял, воткнув кончик меча в стол. Секунду-другую старик, как завороженный, смотрел на золотисто-зеркальный, закатный блеск клинка.
– Ай да неожиданность. Что ж, малый, будем надеяться, что ты выкован из того же металла, что и твой отец.
– Это так.
– Увидим. Вот тебе первое жалованье, парень, – и он вдавил Беку в ладонь мелкую серебряную монетку.
– Следующий! – возгласил он, снова взявшись за перо.
Вот и все. Не селянин, а солдат Коула Ричи, готовый сражаться против Союза за Черного Доу. Сунув меч в ножны, Бек угрюмо стоял в густеющей тьме под набирающим силу дождем. Девчонка с рыжими волосами, побуревшими от влаги, раздавала грог тем, кто уже отметился. Бек с полным правом получил свою долю и, залив жгучую жидкость в глотку, небрежно отдал кружку и смотрел, как заносят имена Рефта, Кольвинга и Стоддера. На их отношение ему наплевать. Свое имя он утвердил. Ничего, скоро мы покажем, кто здесь трус. А кто герой.
Ричи
– Уж не муженек ли это моей дочери! – воскликнул Ричи, скаля при свете факелов щербатые зубы. – Чего ступаешь на цырлах, малый?
– Так ведь грязь, – заметил Кальдер.
– А ты боишься сапожки испачкать?
– Как-никак, стирийская кожа, талинской работы.
Кальдер поставил ногу на камень у огня, чтобы приближенные Ричи как следует разглядели.
– Обутки и те привозные, – проворчал Ричи, будто горюя по всему, что есть доброго на свете. – Именем мертвых! Да ты глянь на себя: и как мою умницу дочь угораздило втюриться в эдакий портняжный манекен!