В уголке левого глаза мигает красный знак выхода. Я не обращаю на него внимания, даже когда он передвигается вместе с моим взглядом подобно солнечному пятну на сетчатке.
Я нахожусь посреди комнаты в то время, как открывается дверь для прислуги. Джемсон Тал, старший дворецкий, начинает говорить еще с порога.
– Прошу прощения, ваше величество, – буквально захлебывается он, – но среди челяди ходят слухи о самозва…
Джемсон Тал замечает обезглавленный труп на постели, переводит взгляд на меня и судорожно всхлипывает. Его глаза выкатываются из орбит, а лицо становится белее мела; он хватает ртом воздух.
Одним прыжком я покрываю расстояние между нами и бью его в горло. Он неуклюже валится на пол и теперь уже задыхается по-настоящему, силясь протолкнуть воздух через пронзенную гортань, и извивается в судорогах.
Все это не мешает мне ровно держать поднос.
С одним стражником разобраться несложно. Вскрикнув что-то косноязычно, он падает на колено возле Тала и пытается помочь ему. Он что же, намерен хлопать по спине этого ублюдка до тех пор, пока тот не выплюнет собственное горло? Второго стражника не видно: будучи умнее своего напарника, он вжимается в стену, подстерегая меня.
У обоих стражников под красно-золотыми плащами прочные кольчуги; подбитые мягкой материей шлемы оснащены стальными шишаками. Тоа-Фелатон не жалел денег на экипировку дворцовой стражи. Мои ножи против них бесполезны, но деваться все равно некуда.
Ожидание подходит к концу. Я снова счастлив.
Умный стражник наконец начинает соображать и зовет на помощь.
Я снимаю с подноса крышку и сумрачно разглядываю Тоа-Фелатона. Концы его длинных прядей окровавлены, однако лицо не слишком искажено. Его можно узнать, даже несмотря на дыру вместо глаза. Я выставляю поднос в дверной проем примерно на высоте груди. Крик третьего стражника обрывается в горле, как от стрелы. Пока он пытается осознать, что означает отрубленная голова принца-регента, я выскальзываю в служебный коридор. У меня есть секунды две, прежде чем умный стражник сможет сказать что-нибудь, кроме «а».
Третий блюститель порядка хватается за меч и устремляется ко мне. Я выпускаю из рук поднос, он свергается с металлическим лязгом: голова катится прочь, пока я перехватываю запястье этого дурня, не позволяя ему вытащить меч; затем наношу удар, который отдается в голове глухим «бум». Нос его расплющивается, глаза съезжаются к переносице. Я разворачиваю тупицу и отбрасываю в сторону, впечатывая его прямо в умника. Подкладка внутри шлема не спасает третьего: шейные позвонки ломаются с сухим треском, когда я бросаю его через спину. Он дергается в конвульсиях, а я тем временем легко перескакиваю через подрагивающее тело Джемсона Тала, чтобы убить умного стражника.
Я уже касаюсь пола после прыжка, глядя при этом только на умника, пытающегося освободиться от тупицы. Но тут Тоа-Фелатон подкладывает мне свинью и так доволен своей местью, что его дух, должно быть, хихикает на небесах: мне под ноги попадает голова убиенного, и я качусь подобно клоуну.
Я едва успеваю перекувырнуться через плечо, вместо того чтобы упасть на спину, и только узость коридора спасает мне жизнь – умник замахивается на меня мечом, но острие застревает в деревянной панели. Я пытаюсь отскочить – и натыкаюсь на агонизирующего Джемсона Тала. На этот раз умник поступает правильно: он не просто размахивает мечом, а делает выпад и вгоняет мне в живот пару футов стали.
Меч в животе – факт весьма неприятный; боли почти нет, но зато чудовищный холод оали замораживает все тело, высасывает силу из ног. Так сводит челюсть от ледяной воды, только сведенная челюсть – мелочь по сравнению с тем, что ты чувствуешь, когда лезвие вгрызается в твои внутренности.
Кроме того, пара футов стали в животе развеивает ко всем чертям наложенное на меня заклинание, благодаря которому я выгляжу молоденьким евнухом. Магия рассеивается, от чего волоски на моей шее встают дыбом, а борода начинает зудеть.
Вместо того чтобы повернуть меч несколько раз, стражник вытаскивает его – за такую ошибку он должен понести самое суровое наказание. В довершение всего он задевает ребро – возникшее ощущение можно сравнить разве что со скрежетом ногтя по школьной доске да сверлением зубов без анестезии. Перед глазами возникают черные туманные пятна. Я дергаюсь со стоном, и стражник принимает это за предсмертные конвульсии – еще одна ошибка.
– Это легкая смерть, хоть ты ее и не заслужил, ублюдок, – говорит он.
При мысли об убитом господине на его глаза наворачиваются слезы, и у меня не хватает духу сказать, что я с ним согласен. Он наклоняется надо мной и, когда заклятие исчезает окончательно, широко отворяет глаза. В его голосе слышится благоговейный трепет:
– Ты… ты же не… ты похож на Кейна! Ты ведь Кейн, да? Кто бы еще посмел… Великий Кхул, я убил Кейна! Я буду знаменит!
Я так не думаю.
Цепляю его за лодыжку большим пальцем правой ноги, а левой бью по колену. Колено хрустит, стражник падает и катается по полу, причитая. В чем главный недостаток кольчуги? Она не защищает суставы от изгиба в другую сторону. Надо отдать должное стражнику: он так и не отпускает меч – парень не из трусливых.
Я вскакиваю, чувствуя, как что-то рвется у меня в животе. Стражник замахивается мечом, но в положении лежа его движения замедленны, и потому зажать ладонями лезвие, ударить его владельца по запястью и отобрать меч не составляет труда. Я подбрасываю меч и перехватываю его за эфес.
– Плохо работаешь, мальчик, – изрекаю я. – Впрочем, ты бы еще научился… если б остался жив.
Качнувшись, меч задевает голову стражника над ухом, примерно на полдюйма ниже обитого гвоздями края шлема. Со шлемом лезвие справиться не может, но мне этого и не надо. Я хорошо владею мечом, одного моего удара достаточно, чтобы раскроить противнику череп.
На мгновение я замираю, дабы перевести дух и разобраться в ситуации. Я весь в крови, кровь льется из живота и со спины – стражник пронзил меня насквозь, рана наверняка серьезная. Прикидываю: у меня есть минут десять, прежде чем наступит боль. Впрочем, их может быть чуть больше или чуть меньше – в зависимости от кровопотери.
За это время я должен пройти восемь хорошо охраняемых этажей дворца Колхари и затеряться в Старом Городе Анханы – при этом еще сохранить голову принца-регента. Возможно, во дворце уже поднята тревога, а я истекаю кровью, но это не причина бросать трофей. Без головы я не получу денег. Впрочем, я могу тащить хоть десять голов – выглядеть подозрительнее я уже не стану. Весь в крови, я не смогу выдать себя за слугу, мне не удастся спрятаться, и за мной повсюду будет тянуться след.
Я слышу приближающийся топот бегущих ног.
Красный квадрат выхода снова начинает мигать в уголке левого глаза.
Ну да, пора сматываться.
Уловив ритм мерцания, я начинаю мигать ему в такт. Служебный коридор и бездыханные тела вокруг меня проваливаются в небытие.
Хэри Майклсон напряженно замер, когда служащий компании «Моторола» снял с него шлем. Почувствовав антиболь иглы, которую ассистент медленно вытаскивал из его шеи, Хэри заскрежетал зубами. Он поднял руку и сухо закашлялся, зажимая рот костяшками пальцев. Служащий проворно подставил бумажный стаканчик, чтобы Хэри мог сплюнуть. Захрустев суставами, Майклсон медленно потянулся в виртуальном кресле и уперся локтями в колени. Прямые черные волосы блестели от пота, черные глаза в орбитах покрасневших век излучали грусть. Он отвернулся от присутствующих и спрятал лицо в ладонях.
Служащая фирмы и ее ассистент смотрели на клиента с какой-то щенячьей добротой, от которой становилось тошно.
Затянутый в кожаный костюм, Марк Вило спросил:
– Ну, как оно, Хэри? Что скажешь?
Майклсон глубоко вдохнул, выдохнул, поскреб бороду, потер желтоватый шрам на чуть скошенной переносице дважды сломанного носа и попытался собраться с силами, чтобы заговорить. Про себя он называл это «посткейновским дерьмом» – этакий упадок сил, напоминавший ощущения после принятия кокаина; он наступал каждый раз, когда Хэри приходилось возвращаться на Землю и снова становиться самим собой. Даже сегодняшних событий – не настоящего Приключения, а записи трехлетней давности – хватило, чтобы вызвать эту реакцию.