Хэри вздохнул. Он остановился в холле, на розовом с прожилками мраморном полу, и посмотрел в пустой пролет лестницы, ведущей на лоджию второго этажа.
– Ладно, Эбби, – сказал он, – прокрути сообщения.
Зажегся ближайший настенный экран, который загораживал служебный лифт за ступеньками. Хэри отвернулся и пошел вверх по лестнице, не глядя на лицо, однако голос был знакомый – почтительно хнычущий голос его адвоката. Несмотря на то что адвокат являлся профессионалом, то есть принадлежал к той же касте, что и его хозяин, вел он себя униженно – видимо, актеры имели какое-то социальное преимущество перед юристами.
Шаги Хэри эхом отдавались в помещении. Остававшиеся позади него настенные экраны гасли; вместо них впереди зажигались другие. Все они показывали одно и то же потное лицо адвоката, объяснявшего, что прошение Хэри о переходе в касту администраторов отклонено. Адвокат считал, что Студия поступает так из-за популярности Кейна – уход Майклсона из актеров мог повлечь за собой серьезные финансовые проблемы.
Войдя в спортзал, Хэри сбросил костюм профессионала. Его не интересовал рассказ адвоката; собственно, он и не ожидал иного заключения. Помимо этого адвокат сообщил, что и ходатайство о пересмотре дела его отца опять отклонено.
Остальные сообщения были еще менее интересны. Местная газета «Профешионалз трибюн» обращалась за поддержкой в предстоящих выборах, восемь звонков поступили от различных благотворительных организаций с мольбами о помощи; были еще приглашения на местные телестудии и просьбы об интервью. Хэри пришла в голову мысль, что следовало бы расширить круг секретарских обязанностей Эбби и научить ее кратко излагать содержимое почты. Это будет недешево – все модификации искусственного интеллекта стоят бешеных денег, – однако дело того стоит, по крайней мере не придется больше слушать хнычущие голоса и видеть до тошноты искренние, щенячьи глаза просителей.
Когда Майклсон бывал дома, большую часть времени он проводил в спортзале. Именно это помещение да еще движущуюся дорожку на втором этаже Эбби Шенна оставила в неприкосновенности. В прочих местах собственного дома Хэри чувствовал себя гостем.
Облачившись в шорты, Хэри приступил к тренировке с гелиевым манекеном; он не стал надевать ни перчаток, ни специальной обуви. Его подстегивало нетерпение. Чем сильнее он бил, тем тверже становился манекен; наконец он обрел прочность человеческой кости. Хэри продолжал вымещать клокотавшую в нем злость, и его мощные удары сопровождались звуками, напоминавшими хруст ломающихся позвонков.
Майклсон почувствовал, как постепенно расслабляются плечи, а сам он начинает согреваться – с той пугающей медлительностью, которая напоминает о приближении сорокового дня рождения. Содрогнувшись, он сильнее замолотил кулаками. Он уже не видел перед собой манекена – его глазам предстала сцена убийства Тоа-Фелатона, целиком завладевшего сознанием. Он пытался изгнать мрачные мысли, но тщетно – они не уходили.
Было глупо винить в случившемся Студию: Кейн сам выбрал задание и согласился поработать на Монастыри, хотя Студия заверила Майклсона, что гораздо предпочтительнее война между Анханой и Липке. Война – это априори верная прибыль, к тому же она позволяла молодым актерам подняться на гребень популярности. Хэри пришлось выступить перед Советом планирования, дабы убедить его в необходимости убийства. Он доказывал, что убийство принца-регента дестабилизирует систему феодализма Анханы; что гражданские войны бывают более кровавыми и более неприятными, чем война между любыми двумя державами, разделенными федеральной границей.
Он даже не предполагал, что окажется так близок к истине.
Последовавшая за убийством бойня, когда члены правительства рвались к власти и резали конкурентов, была ужасна даже по меркам Поднебесья. Бедная маленькая инфанта Тел-Тамаранта, регентом которой был Тоа-Фелатон, пережила своего дядю всего на несколько часов. Герцоги опасались, что она станет чьей-либо марионеткой, – в результате первой жертвой войны за престол оказалась хорошенькая наивная девятилетняя девочка.
Иногда – как, например, сейчас, – беспощадно избивая гелиевый манекен, Хэри видел на его месте себя, даже ощущал, как под ударами хрустит его собственная шея.
Запись «Слуги Империи» была в своем роде уникальна. Несмотря на свою репутацию, Кейн редко убивал столь открыто и хладнокровно: это не нравилось зрителям. Им хотелось больше действия, больше риска – некоторые даже предпочитали честный бой. Сцена убийства принца-регента оставалась популярной спустя три года в основном благодаря жестокости, с которой Кейн проложил себе путь из дворца. Кроме двух стражников, старшего дворецкого и принца-регента, он убил еще четверых мужчин и одну женщину – всего девять человек. После этого он сам едва не умер, а его отчаянные попытки выбраться из дворца Колхари внесли в события большую остроту.
Будь он и вправду жителем Поднебесья, он умер бы в тот же день. Даже врачи из бригады Студии, оснащенные суперсовременными медицинскими технологиями, едва успели спасти ему жизнь после его срочной эвакуации. Когда раненый Кейн упал, теряя сознание, на темной улице Старого Города Анханы, последнее, о чем он подумал, это что Студия позволит ему истечь кровью, поскольку он не сумел добраться до точки переноса,
Для него было сделано исключение, причем на высшем уровне – принимать подобные решения мог только Женевский Совет попечителей. За Майклсона просил лично Артуро Коллберг, председатель сан-францисской Студии; к нему присоединился исполнительный директор Студии Тернер – сообща они выбили аварийную эвакуацию, благодаря которой он остался жив.
Аварийная эвакуация – вещь еще более редкая, чем алмаз без изъяна. Ведь если актера можно будет вытащить из любой мелкой заварушки, пропадет все напряжение, создаваемое сюжетом. Даже такие звезды, как Кейн, иногда погибали; именно поэтому виртуальные записи сохраняли свою популярность. Всегда присутствовала вероятность того, что нынешнее Приключение может оказаться для актера последним. И это незабываемое впечатление от пребывания в роли суперзвезды, когда его или ее зверски убивают, причем в реальном времени и в реальных ощущениях, чрезвычайно заманчиво для семей праздножителей и инвесторов.
Именно это и происходило с лежавшим в груде мусора и огрызков Кейном. Кровь лилась сквозь пальцы на склизкие булыжники, когда Кейн вдруг очнулся и увидел упавшую на него тень.
Хэри прислонился лбом к теплому после тренировки гелиевому манекену и обхватил его руками – так усталый боксер идет в клинч, чтобы удержаться на ногах. Воспоминания грызли его, как терьер грызет крысу, стараясь встряхнуть ее порезче, чтобы в конце концов сломать ей позвоночник.
Грязный переулок… тень на лице… Он открывает глаза и смотрит на силуэт, подсвеченный сзади городскими огнями…
Над ним стояла Шенна. На ее лице застыло выражение леденящего ужаса.
Она попала в Анхану сама по себе, в собственном Приключении, в роли Пэллес Рил. (Анхана накануне войны за престол была излюбленным местом записи различных сюжетов.) Крики во дворце, возгласы перепуганной стражи, пронзительные звуки труб и жестокая охота на людей на улицах Старого Города… Актеры слетались на эти сцены, как мухи на мед. Каждый из них надеялся привнести в свои третьеразрядные Приключения некую занимательность. Из сотен мужчин и женщин, искавших Кейна тем утром, только Шенна догадалась срезать путь через зловонный переулочек, где лежал виновник событий, все еще держа в кулаке окровавленные волосы, на которых болталась голова Тоа-Фелатона.
Только Шенна села рядом с ним, положила его голову себе на колени и гладила его волосы до тех пор, пока свет вокруг не померк.
Их брак просуществовал меньше года.
Было бы гораздо лучше, если б Хэри действительно умер в тот злосчастный день. Зачем Совет дал разрешение на аварийную эвакуацию, чтобы буквально в последний момент их с Шенной перенесло в реальность, где было гораздо холоднее, чем в том грязном переулке?
Их швырнули на Землю. Их бросили в объятия друг другу.
Вначале – когда они встречались, когда Хэри начал ухаживать за будущей женой и когда они только поженились – Шенна считала Кейна всего лишь персонажем Приключения. Она верила – в душе Хэри, в самом сокровенном ее уголке, притаился хороший, достойный человек. Она думала, что никто, кроме нее, не мог разглядеть этого – и так продолжалось до того самого утра, когда она положила его голову к себе на колени.